.

МИХАИЛЪ ВАСИЛЬЕВИЧЪ

ЛОМОНОСОВЪ.

I.

МИХАИЛЪ ВАСИЛЬЕВИЧЪ

ЛОМОНОСОВЪ

Сочиненіе

Ксенофонта Полеваго

Томъ I

ВЪ ТИПОГРАФIИ АВГУСТА СЕМЕНА,

при Императорской Медико-Хирургической Академіи.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ,

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Мая 4 дня 1835 года.

Ценсоръ Лазаревъ.

МИХАИЛЪ ВАСИЛЬЕВИЧЪ

ЛОМОНОСОВЪ

Глава I.

Зима 1728 года на Руси была жестокая. Путешественники отмороживали себѣ лица, а волки безбоязненно приходили въ деревни распѣвать свои жалобы на голодъ. Замѣтливые люди увѣряли даже, что въ эту зиму птицы на лету падали мертвыя , и что ласточки густыми клубками скрывались на самомъ днѣ рѣкъ, гдѣ, видно, искали онѣ пріюта отъ холода. А рѣки? О, рѣки задымились рано, и скоро толстая кора льду покрыла ихъ. Русскіе люди однакожъ не боялись этого : они какъ будто рады были своей обычной гостьѣ, которая на полгода превращаетъ въ камень все окружающее ихъ. Русскій человѣкъ безъ зимы, точно какъ Итальянецъ безъ огненнаго лѣта. Русскіе сѣверяне особенно любовались бѣлыми

равнинами и проложили по нимъ свои любимыя зимнія дороги. По этому естественному шоссе они дѣятельно летали въ легкихъ кибиткахъ , и терпѣливо двигались длинными обозами.

Въ одну лунную ночь , когда утренняя заря уже боролась со свѣтомъ потухавшаго спутника нашей старой земли, обозъ съ рыбою тянулся верстахъ въ семидесяти отъ Холмогоръ къ Москвѣ. Подлѣ одного изъ возовъ шелъ, припрыгивая и постукивая руками, закутанный въ овчинный тулупъ и въ поярковый армякъ, обозный прикащикъ. Сдѣлавъ еще одно выразительное антрша, онъ повернулся къ шедшему подлѣ него извощику, и промолвилъ :

Ну, братъ Терёха: жарко!»

— Да, Пименъ Никитичъ, благодаренье Богу : морозецъ !

« Кажись, ужь и деревня на виду ?

— Версты три осталось еще, родимый.

« Видно, много нашего брата ѣдетъ этою зимой; смотри сколько полозьевъ проѣхало послѣ вчерашняго снѣгу : разъ, два, три.... Да, что это ? Аль кто изъ вашихъ отсталъ ?

— А что ? кажись, кому быть !

«Да, видишь, позади насъ : такъ кто-то рысью и улепётываетъ!

— Нѣтъ, родимый, наши всѣ тутъ; не вѣдаю кто, а только не нашъ. Ванькъ ! А что, яго таго, ктойтъ ?

« Ай-та ? » закричалъ вопросительно другой мужикъ, шедшій подлѣ задняго воза. « А что-йтъ ? »

— А вишь яго : кто-йта догоняйтъ ? »

« А Христосъ его зная !

Въ это время, то бѣгомъ, то шагомъ, приблизился къ самому обозу парень, лѣтъ семнадцати , пріятный наружностью, высокій, стройный, и полуокоченѣвшій отъ холода, потому что онъ былъ одѣтъ въ одинъ нагольный тулупъ, совсѣмъ не по дорожному. На головѣ его была ветхая шапка ; на ногахъ, сверхъ онучь, надѣты коты; онъ былъ даже не опоясанъ. Поровнявшись съ заднимъ возомъ, онъ пошелъ обыкновеннымъ шагомъ, и, какъ гусь въ чужомъ стадѣ, казалось, не смѣлъ ни къ кому обратиться. Пименъ Никитичъ оглянулся раза два, но видя, что отъ этого любопытству его не легче, и что молодой человѣкъ не говоритъ ничего, ни съ кѣмъ, остановился, и дождавшись того воза, подлѣ котораго шелъ новый сопутникъ, пошелъ съ нимъ рядомъ.

«А что, братъ, тебѣ надобно?» спросилъ онъ у молодаго человѣка.

— Мнѣ ? ничего.

« Какъ ничего ! Да куда ты идешь ? »

— Коли ваша милость позволитъ, такъ иду въ Москву.. . .

«Въ Москву ? Да кто ты таковъ ? откуда. »

— Я Денисовскій крестьянинъ. Вы чай и батюшку моего знаете.

« Денисовскій крестьянинъ ? Мы третьяго дни изъ Денисовскаго. А какъ зовутъ отца твоего ?»

— Василій Ломоносовъ. Я видѣлъ какъ вы нагружали рыбу въ нашей деревнѣ, и съ батюшкой моимъ говорили.

« Ну, Василья Ломоносова я знаю. Да зачѣмъ-же ты идешь въ Москву ? и какъ дойдешь туда ?

— Ваша милость! позвольте мнѣ идти подлѣ вашего обоза! Я вамъ буду служить дорогой, и въ Москвѣ готовъ работать; только позвольте идти съ вами !

« Да ты, братъ, не ряхнулся-ли. Что тебѣ занадобность въ Москву ? Отецъ, что-ли послалъ ? Только этому быть не льзя. Говори правду : зачѣмъ ты идешь въ Москву ?

— Да.... такъ.... мнѣ хочется посмотрѣть Москву....

« Э, э, братъ ! такъ ты, видно, безъ отцовскаго позволенія махнулъ ! ты убѣжалъ отъ отца ?

— Сказать правду , такъ убѣжалъ. . . . Но, право, я не за худымъ дѣломъ иду въ Москву.

« А кто тебя знаеть ! Безъ отцовскаго позволенія на добрыя дѣла не ходятъ. Вижу, братъ , я, что ты малый шалунъ , забулдыга. Дѣлать тебѣ въ Москвѣ нечего — есть тамъ много вашей братьи ! Воротись-ка добромъ къ отцу, а не то, я тебя турну инымъ порядкомъ. »

— Ваша милость !... не гоните меня ! право, я заслужу вамъ !

« Пошелъ ты, негодяй, со своими услугами ! Да что я за сумасшедшій, что возьму съ собой въ Москву бѣглаго мальчишку! Пошелъ! »

— Ахъ, Г. купецъ ! право я не какой нибудь негодникъ !

Тутъ грозный прикащикъ хотѣлъ поворотить бѣднаго мальчика назадъ толчками, но замѣтивъ у него подъ мышкой узелокъ , спросилъ :

« А это что у тебя подъ мышкой ? »

— Это.... да это я взялъ съ собой....

« Вижу , что ты это взялъ съ собой, а по просту сказать укралъ !... Да говори: что у тебя въ узелкѣ ? »

— Господинъ купецъ ! Я не укралъ этого, потому что это столько-же мое , какъ моя голова. Только голову даетъ человѣку Богъ, а это мнѣ отдали добрые люди.

« Ахъ, ты, краснобай деревенскій! Видно, у тебя голова-то начинена такъ-же какъ этотъ

узелъ ! Да что въ немъ ? чья казна ? или изъ отцовскаго сундучка мошня? »

У незнакомаго парня сверкнули въ глазахъ слезы. Видно было, что ихъ не морозъ выжалъ; горе стѣснило его дыханіе. Онъ остановился и былъ такъ изумленъ словами прикащика, что въ недоумѣніи глядѣлъ на него , и не говорилъ ни слова.

Казалось, это сдѣлало впечатлѣніе на допросчика, но, какъ человѣкъ опытный, Пименъ Никитичъ скрылъ свою тайную мысль, и также остановившись вскричалъ на парня :

« Ну ? не правду-ли я говорилъ, что ты воришка ? Что-же ты оторопѣлъ ?

— Не оторопѣлъ, а одурѣлъ отъ твоихъ словъ, Г. купецъ ! Я воръ ? Я укралъ деньги, казну? . . . Господи Боже мой ! — Съ этими словами онъ зарыдалъ, и бросивъ свой узелокъ къ ногамъ прикащика, сказалъ сквозь слезы :

« На, посмотри что я несу, и Богъ съ тобой ! Не безъ добрыхъ людей на свѣтѣ : дойду и безъ тебя до Москвы.

Желая вполнѣ выдержать роль человѣка осторожнаго , Пименъ Никитичъ поднялъ узелокъ, и развернувъ его пробормоталъ съ удивленіемъ :

« Что это ? книги ? Да на какой прахъ ты несешь въ Москву такую дрянь ? Тамъ, братъ, не дадутъ гроша за это. »

— Да я и не возьму за нихъ тысячи рублей! Эти книги мнѣ дороже всего твоего обоза.... Тебѣ чудно это, Г. купецъ ? Видно, что милы онѣ мнѣ, когда я для нихъ-то оставилъ отца и