вывалились, и потряс. Процентов шестьдесят от общей массы потешно кубарем скатилось вниз, а самые цепкие схватились за ворсинки.

— Сегодня меньше, чем обычно. Допустим. — оценил ювелир, опустив прямоугольный кусок фанеры. Из-за этого ненужные скатились к цепким. Мастер максимально аккуратно отодвинул боком кисти кучку, чтоб не смешались, но некоторых размазал по ворсу, оставив грязные пятна на ткани. Стоящие рядом даже не обратили внимания, разве что повздыхали.

— Фу! Чёрт! — гневался мастер. — Руку испачкал.

Брезгливо отряхнув и протерев о пальто самый любимый из своих многофункциональных инструментов, он продолжил работу. Обычных ссыпал аккуратно обратно в шкатулку, затем опять поднял дощечку и стал всех дёргать. Те первые пять человек, которые так крепко держались, что вырвались с ворсом в руках, пошли в чашку с надписью «управление». И напоследок мастер выбрал самую красивую из девушек, что там была и, открыв крышку, похожую на драгоценный камень на перстне, засунул её туда.

Дело было сделано. Чашки «пар», «молотилка», «управление» он взял с собой, встал со стула и вышел из комнаты, перейдя в другую. Это была кухня. Ювелир направился к кофемашине и высыпал на неё людей. Те уже знали, куда им нужно и быстро заняли места. Когда все приготовления были осуществлены, ювелир просто сел на стул и начал ждать.

Кофе приготовили быстро. В награду мастер из пакетика насыпал горстку вкусного корма для людей на крышку кофемашины. Те с радость его поели. Ювелир отхлебнул глоток горячего кофе и, расплываясь в улыбке, сказал: «Хорошо».

Гаснет свеча в зимнюю ночь.

Воск с начала времён являлся почвой в этом краю. Гладкий, приятного кремового цвета… Но на нём приключилась очередная трагедия. Человек, весь из воска, держал в руках подобного себе. Меньше несущего в два раза. Он засыхал, конечности твердели, каждое движение давались чересчур тяжело, а у них движение — жизнь. Человек плакал и бежал к огню, но до него было далеко. Слишком далеко. Тогда он решил согреть больного отдалёнными, но тёплыми лучами. Однако из земли вылетали капли воска и опускались на землю, закрывая драгоценные лучи. Человек пытался поймать хоть один лучик, чтоб спасти страдающего. Он бежал из стороны в сторону, а круглые подлецы в последний момент закрывали своей громадойнадежду, пока больной усыхал.

Человек долго роптал, пытаясь спасти уже мёртвые, разваливающиеся, твёрдые куски. Секундный траур сменился убедительным слепцом-гневом. Человек направился вперёд, прямо на огонь, что вдали, с одним желанием — потушить пылающего губителя душ. Ведь если виновато не пламя, то что? С ним ярость разделили и другие восковые люди. Некоторые так же, как и человек, потеряли близкого, другие преследовали более абстрактные цели, а последних одолела скука. И вот грозная толпа идет вершить суд над пламенем.

Чем ближе, тем теплее, чем ближе, тем сильнее обжигало, чем ближе, тем скорее плавились тела. Но ярость не умерила своего кровожадного безумства, и человек не менял своего курса, а значит, и толпа тоже не отставала. И вот оно, то самое горнило. Идущие из недр родного воска, четыре столба цвета прогоревшего фитиля, сотканные из толстых канатов, держали древнейшую, по меркам народа, живущего рядом, пирамиду, на вершине которой красовалось пламя, дарующее и жизнь, и смерть. Толпа приблизилась непочтительно близко. Тогда-то и расплавилась она окончательно. Тогда-то и настал решающий момент.

Тогда-то появился гигант из сотни тел, скомканных одной идеей и общей силой воли.

Родился колосс, чьей силе позавидует самый сильный кусок ожившего воска. Головой послужил человек и те, кто с той же страстью желали затушить проклятый фитилёк, руками стали сильнейшие и достойнейшие уважения человека из этого движения, на тело пошли вернейшие, ибо на их вере лишь могли устоять и не уйти те самые, что пошли на ноги. Гигант выбил из-под пирамиды столб и втоптал в расплавленный воск. Алтарь пламени содрогнулся. Затем гигант схватил край пирамиды и опустил до самой почвы. Человек взглянул на злейшего врага, на того, чьё отсутствие убивало, на вора самого драгоценного в жизни — простого шматка воска. Огонь жёг и слепил лицо гиганта, но не так сильно, как гнев. Пламя свернулось и сжалось в сферу. Гигант навалился всей тушей и начал топить огонь в жидком воске. Тот задыхался и плевался раскалённым струями, но сопротивляться судьбе долго не мог. Пламя затухало, и затухало, и затухало, и затухло навсегда. Обожжённый фитиль погрузился вглубь воска и застыл там навсегда.

Битва была тяжёлой, погублено немало живых. Гигант распался на остатки ликующих, а человек побрёл вдаль. Оглянулся. Померкло на их земле. Шары перестали скакать. С человеком пошли многие, но куда больше остались в стороне, и они умирали, светило перестало греть их. И они, и помощники всё застывали, а человек не жалел о содеянном, о загубленных. Теперь уже поздно было жалеть…

Стальное рыло.

Глава 1.

Шестнадцатый век. Где-то в центре Индийского океана плыла шлюпка. В ней сидело шесть гребцов, один рулевой, управлявший румпелем, и человек, вооруженный мушкетом. Океан был спокоен. Солнце беспощадно жарило головы гребцов, и никакая бандана не спасала. Все они были одеты в коричнево-чёрные рубашки, штаны и новые ботинки. Шлюпка сама не выглядела надёжной. Постоянный скрип досок заглушал всплески воды от вёсел.

И вот вдалеке рулевой что-то заметил:

— Народ, я что-то вижу.

Гребцы никак не отреагировали на эту новость, а вот рулевой взбодрился и улыбнулся, обнажив гнилые зубы. Он вытащил подзорную трубу и разглядел корабль. Это огромная одномачтовая махина с двенадцатью пушками, которая каким-то чудом держалась на плаву, называлась Фарамбат. В целом судно выглядело бедно, кроме кормовой части, где располагалась комната капитана Да Сильвы — известного работорговца родом из Испании. Его корабль мог перевозить сразу сотню рабов и славился тем, что быстрее всех доставлял грузы.

Тем временем улыбка рулевого пропала.

— Это Фарамбат… — сказал он.

— Да что же это такое?! — встал и выкрикнул один из гребцов. — Я так больше не могу! Мы какой раз мимо него проплываем, а?! Пятый?!

— Да заткнись, Ганс, — сказал его сосед. — Помолчи… И так тяжело, а ты ещё орёшь…

Но Ганс не успокоился:

— Уплыли, значит — пропала эта чёртова посудина за горизонтом. Плывём, и она снова появилась! Какого хрена мы оплываем Фарамбат кругами? Арнольд! — обратился Ганс к рулевому. — Что это за хрень? Я не буду грести!

— Я тоже не буду! — выкрикнул кто-то из гребцов, и все остальные поддержали его, кроме соседа Ганса.