История создания повести «Гать» и обычна и необычна. Несколько лет назад встретился с интересным человеком-егерем одного из подмосковных охотхозяйств. Не слишком разговорчивый, внешне всегда спокойный и рассудительный, он производил впечатление замшелого лесного бирюка. Это было удивительно. Обычно егеря — прекрасные рассказчики… Короче говоря, слово за слово я вытянул из егеря историю его жизни, конечно, не очень похожую на судьбу моего главного героя Василия Егоровича. Позже началась работа над повестью. Пригодились воспоминания бывших партизан, очень помогли архивные материалы. Все это преломлялось через призму размышлений. Размышлений о судьбах людей, что волею обстоятельств оказались после войны безвинно осужденными и добившихся восстановления своего чистого имени через много лет.

Так четко стала обозначаться мысль, что на эмблеме современных чекистов щит стал преобладать над карающим мечом. Как символ защиты.

Об этом написана повесть «Гать», в этом моя авторская позиция.

Александр Афанасьев

Читатели детективов привыкли к предельно простой расстановке действующих лиц: потерявшие человеческий облик преступники и кристально чистые работники правоохранительных органов, не думающие ни о чем, кроме интересов дела. Газетные публикации последних лет разбили благостную картинку вдребезги, приоткрыв завесу над реальностью: нищетой следственного аппарата, злоупотреблениями сотрудников, фактами взаимодействия стражей закона с преступными элементами, случаями беспомощности честных сотрудников перед организованной преступностью.

Поэтому исследование художественными средствами негативных явлений внутри правоохранительных органов — назревшая задача детектива. Хотя, возможно, это уже будет не столько детектив, сколько разновидность «производственного» романа, ибо раскрытие и расследование преступлений — это тоже производство со своей технологией, своим производственным циклом, специфическими отношениями участников.

Данил Корецкий

Александр Афанасьев ГАТЬ

Утро в горах начинается необыкновенно быстро и красиво. Сначала на востоке появляется белесая дымка, резко подчеркивающая рельеф гор. Потом золотеют вершины, а в долинах по-прежнему лежит таинственная и сонная темнота. Неожиданно дымка розовеет, становится багряной и… все заливает нежный, позже яркий свет солнца. А на улицах маленького городка по-прежнему тихо.

Как всегда, на этой узкой улочке первым появился пожилой пенсионер — газетчик. Он неторопливо снял с синей будки ставни, протер окна и разложил на узком прилавке свежие пачки газет. Пенсионер просмотрел одну газету за другой, бережно сложил в отдельную небольшую кучку — это для старых и постоянных покупателей. Осмотрелся, словно говоря: я готов, подходите.

Из трехэтажного дома напротив вышел высокий сутуловатый мужчина в серых брюках и бежевой рубашке навыпуск, под которой проступали широкие помочи. В одной руке он держал старый потертый портфель, в другой — соломенную шляпу. Мужчина прищурился, нацепил на нос темные очки в старомодной оправе и направился к киоску.

— Доброго здоровьичка, Михал Митрофанович.

— Дзенькую, пан Казимир, вам тож.

— А шо, Митрофаныч, нема вчерашней «Звездочки»?

— Нема, Казимир Митрич. Там статя була про зрад-ныкив, так розхваталы за пивчаса.

— Що за статя? — поинтересовался высокий.

— Та про тих катив, що у Львови у час вийны лютова-лы. Зараз их у Львови судят, так отож и статя з зала суда була.

— Ну и шо? — равнодушно бросил Казимир Дмитриевич, перехватывая портфель левой рукой.

— Як шо? Розстрилялы катюгив. Ты ввечери прыходь, я тоби свою газету дам… Добре?

— Добре. Ну бувай, а я почапаю на работу.

Казимир Дмитриевич нахлобучил на макушку шляпу и, шаркая дешевенькими сандалиями без задников, не спеша направился вверх по улице. Вскоре он остановился перед двухэтажным, красного кирпича, домом с неброской табличкой около резной дубовой двери: «Комбинат бытового обслуживания».

Казимир Дмитриевич машинально вытер ноги о железную решетку, вошел в здание, поднялся на второй этаж и ключом открыл дверь с надписью «Бухгалтерия». В маленькой комнате с двумя стоящими в торец столами было жарко, Казимир Дмитриевич доложил портфель на стол, открыл створки окна. Достал из стола тряпку и смахнул пыль со столешницы. Сел. Какое-то мгновение рассматривал стопку бумаг, что лежали справа, потом налил из графина в стакан воды и сунул в него кипятильник. Из верхнего ящика вынул коробочку с чаем, из портфеля сверток с бутербродами, и тут же раздался телефонный звонок. Казимир Дмитриевич удивленно бросил взгляд на часы и поднял трубку.

— Слухаю вас.

— Товарищ Кухорук?

— Да…

— Казимир Дмитриевич, це говорит слесарь Паламийчук з ЖЕКа… Будь ласка пройдить до дому. Вы не закрыли кран с водой и вона заливае сусыдив. Тильки швыдче… Мы вже хотилы дверь ломаты, але сусидка дала ваш телефон.

— Ой, лыхо, — всполошился Казимир Дмитриевич и суетливо стал хвататься то за портфель, то за шляпу. Потом сгреб в охапку и то и другое и выскочил из комбината. Всю дорогу он держался за сердце и тихонечко приговаривал:

— Ох неприемность, ой лыхо…

Он поднялся на третий этаж. Там никого не было. Он тыкал ключом в замочную скважину и никак не мог попасть. Неожиданно дверь открылась и чья-то сильная рука втащила его в прихожую. Сухо щелкнул замок и два раза провернулась щеколда. Казимир Дмитриевич с немым ужасом смотрел на человека, которого всю жизнь боялся как огня и от которого всю жизнь пытался спрятаться.

— Здравствуй, голубок ненаглядный… — раздался насмешливый баритон. — Давненько не видились, давненько…

Казимир Дмитриевич обмяк и тяжело опустился на стул. Он судорожно попытался расстегнуть ворот рубахи, но не смог.

— В…во-ды…

— Обойдешься… Ты получал мою открытку?

Неожиданный вопрос и деловой тон человека, втащившего его в собственную квартиру, подействовал на Кухорука: он вдруг успокоился и кивнул головой.

— Почему не приехал? Почему скрылся?

Казимир Дмитриевич выдавил жалкую улыбку.

— Ладно, не бойсь… Поговорим мирно… Где пленка?

— Какая?

— Я тебя спрашиваю о той пленке, которую ты уничтожил в сорок