минут. Потом поднялись, смертельно усталые и ослабевшие после пережитого страха. Стрелок взял ружье, стоявшее в углу, и все они, как можно теснее прижавшись друг к другу, вышли из горницы и поспешили в Гробёлле.

Андерс Могенсен был очень недоволен тем, что они вернулись так рано. Их объяснения он не принял во внимание и решил, что работники были пьяны.

– Истинный бог, нет! – уверил его стрелок. – Как можно? Ведь у нас и капли спиртного с собой не было. Посмотрите только на нас, мы трезвые, как молочные телята.

– Не очень-то вы храбры, чтобы посылать вас на выселки, – сказал Андерс Могенсен. – Но теперь поздно об этом толковать. Только не вздумайте болтать про хутор.

Нет, дело ясное, болтать они не станут.

На том пока что и порешили.

Но по весне Андерс Могенсен, как и собирался, сыграл свадьбу дочери, богатую и веселую. А так как дома было тесновато, пир устроили в усадьбе на выселках.

Поначалу такое решение показалось народу странноватым, но, поразмыслив, люди нашли его разумным и правильным.

К тому же на хуторе играли уже не первую свадьбу.

Настал день свадьбы, и с раннего утра на выселках поднялась суматоха. Андерс Могенсен сам стоял с непокрытой головой во дворе и принимал гостей, вручавших подарки новобрачным. Музыканты выстроились на камнях перед домом, где решено было пировать, и играли, стараясь изо всех сил. Народу набежала уйма, погода стояла хорошая, так что все было словно создано для веселья.

Новобрачные вернулись из церкви, и все сели за стол; пир продолжался с небольшими, короткими передышками до самого вечера. Народ разгулялся вовсю, а как начались танцы, превратился в одно большое целое. Ведь люди подобны всему, что есть в природе. Чтобы им слиться друг с другом, нужно тепло.

Стрелок из Линнбю, который тоже пировал вместе со всеми, рассказывал после, чем все это кончилось.

Гости наелись до отвала да и немало выпили, верно напились допьяна, так что о привидениях и думать забыли. Да и сам стрелок из Линнбю, по его собственным словам, позабыл о них.

Молодые танцевали в большой горнице, а в других веселились и болтали гости постарше, их тут было битком набито. Расположение духа у всех было преотличное. Все двери в доме распахнули настежь, из конца в конец.

Новобрачные еще не уединились, но уж пора им было об этом подумать. Сёрен Хансен как раз принялся болтать об этом, заставляя гостей смеяться. Ведь Сёрен всю свою жизнь слыл большим шутником. Время было уже за полночь, но никому и в голову не пришло спросить, который час, ведь пировать собирались два дня.

Когда это произошло, стрелок из Линнбю стоял в дверях большой горницы, прислонившись спиной к косяку. С одной стороны от него танцевали, а с другой – играли в карты и шумно чокались. В горницах горели свечи, а гости курили трубки, все было окутано дымом.

И вдруг раздался грохот, оглушивший хозяев и гостей. До чего же это было жутко! Никто не понимал, откуда этот грохот; можно было подумать, будто на чердаке колошматили длинными полозьями саней или деревянными досками. Причем так громко колотить было не под силу одному человеку; шум стоял такой, будто весь дом ломали на части. Кто-то явно мстил хозяевам и гостям.

Ну и напугались же люди! Андерс Могенсен стоял у изразцовой печки, и стрелок рассказывал потом, что хозяин рухнул на колени. До чего же отвратительное это было зрелище – ведь Андерс Могенсен был не из робких! Во всех горницах толпились ошалело люди. На миг воцарилась мертвая тишина. Но вдруг все разом опомнились, затряслись от страха и ринулись к дверям, толкая друг друга. А те, кому уже удалось выбраться из дому, помчались прочь очертя голову. Стрелок тоже старался изо всех сил поскорее убраться подальше, хотя он сам признавался, что был не из робкого десятка. Не прошло и двух минут, как в усадьбе не осталось ни души.

Вот так и кончилась свадьба.

Потом дом из усадьбы на выселках снова перенесли в Гробёлле. Казалось, наконец-то хутор переселенца добился своего.

1

Фогд – чиновник, выполняющий судебные и полицейские функции.

(обратно)