меня не так явно манкировать рабочим временем и мнением коллег и подчиненных. Здесь же, в поселке на «оккупированных территориях» ходить можно было сколько угодно по каменистым склонам, заросшим колючками, практически круглый год производящими на свет ярко алые и лиловые цветы – анемоны или что-то подобное. А при подъеме на вершину холма можно было видеть перед собой кромку Святой земли – берег Средиземного моря, принесшего на своих волнах завоевателей, а затем паломников из тех народов, что построили за последние две тысячи лет угасающую теперь на глазах «нашу» европейскую цивилизацию, которая большую часть своей истории развивалась под влиянием посланного через народ Израиля (по некоторым признакам¹⁰, тот же самый!) Завета всем тем, кто мог и хотел его услышать.

Израиль не так мал, как кажется, глядя на его изображение на карте мира. То есть, хотя каждый клочок земли на километры вокруг центра Тель-Авива теперь застроен бесконечными кварталами многоэтажных кондоминиумов с элементами открытой южной архитектуры на верхних этажах подороже, бóльшая часть Израиля, как легитимизованная ООН, так и отобранная у горе-агрессоров в результате шестидневной войны 1967 года, остается пустыней год от году становящейся зеленее благодаря Божьей помощи и поливному земледелию.  Особенно это касается Голанской возвышенности, которую, похоже, сделали, наконец, легитимной частью израильской территории. Здесь в горных долинах, напомнивших мне Северный Кавказ сочетанием зелени внизу с покрытыми снегом горными вершинами, развернулись, как и подобает такому пейзажу, виноградники и фермы, а скоростные дороги в некоторых местах проходят внутри зелёных тоннелей из сплетённых веток деревьев, стоящих на обочине. А ведь всего 20 лет тому назад я видел здесь выжженную солнцем пустыню, встретившую когда-то легионы Веспасиана Флавия на пути в Иерусалим (но об этом смотри дальше).

Итак, я достаточно долгий период времени прожил в сравнительно недавно построенном поселке на холме под названием Альфей-Менаше¹¹. Исходив большую часть его пешком и нарисовав, что мог или хотел, пишу то, что видел и о чем думал в эти не отягощенные мыслями о неопределенном будущем месяцы. Описание поневоле выйдет смехотворно поверхностным в отсутствие способности общаться на святом языке и опыта жизни в стране, находящейся под постоянной угрозой вторжения со стороны соседей. Насчет последнего замечу походя, что в то время, когда я получал свидетельство о гражданстве Израиля в аэропорту Бен-Гуриона, юг страны, включая пригороды Тель-Авива, подвергался почти непрерывному обстрелу самодельными ракетами средневекового образца из злосчастной, перенаселённой вэлферщиками международного класса, Газы¹². Ночью это было похоже на салют, и лишь малая часть ракет падала на Святую Землю. Ощущение странной обыденности происходящего не покидало меня, как если бы я постоянно жил где-нибудь в Детройте или на окраине бандитского Краснодара, где реальная возможность насильственной смерти была фоном ежедневного опыта. Короче, к этому можно и, по-видимому, нужно было привыкнуть и жить как ни в чём не бывало пока, конечно, твоего сына или внука, как и в случае приютивших меня друзей, не призовут на действительную службу и не пошлют на границу Газы или Ливана (как было в предыдущих столкновениях с «беспокойными» соседями). Однако вместе с тревогой у старожилов и коренных израильтян есть уверенность, что солдата не бросят без реального шанса выйти целым из переделки на фронте.

Но вернусь теперь на 20 лет назад, в наш первый приезд с женой, когда мы жили недалеко от Тель-Авивского пляжа и ходили загорать на берег Средиземного моря с каменным волнорезом, построенным параллельно кромке воды в 50 метрах от берега. Волнорез служил для предотвращения потенциально смертельного знакомства с разрывным течением, которое даже в короткое время нашего первого визита утащило в море одного из недавно переселившихся сюда москвичей. Пляж тянулся вдоль берега на хорошо просматриваемые километры до скалы под названием Яффо.

Здесь, как и в других местах этой нереально древней земли находилось одно из свидетельств ранней библейской истории – исток человечества, вышедшего из Ноева ковчега и распространившегося вокруг и вдоль берегов Средиземного моря. Ведь Яффо – это город Яффета! А что в то время происходило на берегах Тихого или Индийского океанов мне неизвестно, да и не слишком интересно.

Сам Тель-Авив еще напоминал тогда традиционные города, из которых приехали сюда репатрианты восточно-европейского и североафриканского происхождения, с маловыразительными трёх-пятиэтажными зданиями, пыльными улицами, кошерными или не очень забегаловками, где нанизанные на длинные шампуры куриные печёнки и сердечки жарили на углях, а в тарелках на твоих глазах смешивали хумус, то есть перемолотый горох-чечи¹³ с кунжутным маслом. Сейчас, то есть через двадцать лет после описанного выше первого посещения, на берег сплошь выходят фасады высотных зданий, придающих этому побережью стандартный облик, общий для городов Нового Света, Московских окраин за «третьим кольцом» и столиц Средней и Юго-Восточной Азии.  Но это лишь первый береговой ряд. Позади него всё еще существуют местами извилистые улочки с палисадниками и домами из эпохи Модерна¹⁴. На одной из них под названием ул. Грузенберга¹⁵, я прожил пару недель, бегая на пляж до наступления полуденного зноя, а затем завтракая в «стекляшке» на рынке Кармель, который лежал на обратном пути домой. На рынке невообразимые для жителя Канады горы клубники, фруктов и овощей чередовались с лавками кожаных изделий, сладостей и сувениров, а в дальнем углу мясник продавал даже свинину, рекламируемую по-русски электронным табло. Считается, что свинина здесь – для недавно приехавших из России, «некошерных» евреев, не пожелавших расставаться со своими преференциями на новом месте. Чем не западный мультикультурализм в его израильской ипостаси?

***

В далёком девяносто восьмом году, выйдя на площадку позади дома моих друзей, живших уже тогда в Альфей-Менаше, поселке, сформированном репатриантами на «ничейной» земле¹⁶, окруженной враждебными селениями «усмиренных» палестинцев, я увидел каменную пустошь – обиталище кочующих бедуинов и кучку строений на горизонте, где разместилась палестинская деревня Калькилия, в то время жившая мечтой о том, что место, с которого я смотрел на них, исчезнет словно