Миф о несметных диких ордах монгольских завоевателей, вооруженных только луками и защищенных только шкурами и кожами, господствовал в умах европейских (в т. ч. российских-советских-российских) ученых и литераторов столь долго и укоренился столь крепко, что его пережитки можно встретить до сих пор, правда, в основном у неспециалистов и совсем уж невежественных любителей — основных обитателей Интернета. Большинству же специалистов, однако, приходится учитывать тот объективный факт, что в (феноменальных победах монголов высокий уровень вооруженности, в том числе защитным доспехом, сыграл роль никак не менее важную, чем, скажем, всеми отмечаемые дисциплинированность, разведка и полководческое мастерство в монгольских вооруженных силах XIII в. И уж, конечно, более важную, нежели численное превосходство, которое в большинстве случаев было относительным и достигалось стратегико-оперативным мастерством полководцев, а на Востоке — в странах Восточной и Юго-Восточной Азии, в странах мусульманского Востока оно было, как правило, на стороне противников монголов. Хотелось бы коснуться истории той ситуации в изучении монгольской латной конницы, какая сложилась на сегодняшний день.

Ещё в середине 60-х гг. прошлого века, когда вся отечественная наука пребывала в уверенности о тотальном преобладании в монгольском войске XIII–XIV вв. легкой конницы, автор, зная ситуацию с военным делом у средневековых народов Евразии (т. е. Европы, Азии и Северной Африки), поставил перед собой вопрос: почему у большинства народов на полях сражений господствовала — решала исход боя — конница тяжеловооруженных воинов, а монголы были ею обделены? Тем более, что у всех их соседей и предшественников в течение тысячи лет, предшествовавших Чингиз-хановым подвигам, ядром войска были не просто панцирники на конях, как в Европе, но полноценная латная конница, где броней были покрыты не только люди, но зачастую и лошади. Кстати, то же место имело в Византии и на мусульманском Востоке. Хозяйственно-культурный тип монголов ничего не объяснял — в латной коннице, скажем, авар или древних тюрок никто не сомневался — она была описана византийскими и китайскими авторами, встречались изображения и находки остатков доспехов. С монголами же получалась какая-то мистика: только они (видимо, в силу своей, как полагали многие авторы, сугубой отсталости) не имели доспехов и сколько-нибудь серьезного — и массового — оружия ближнего боя (в связи с чем военные историки приписывали монголам нестойкость в бою и отмеченное письменными источниками уклонение от тесной схватки), и они же — при часто меньшем числе воинов, нежели у прекрасно вооруженного и опытного противника, — одерживали постоянные победы.

Но два источника перечеркивали безрадостную картину монгольского безоружья, и особенно бездоспешья. Первый источник был письменный: в отчете монаха-минорита, посланника священного престола к монголам Иоанна дель Пиано (Плано) Карпини оружие и доспехи были подробно описаны, а уж панцири так подробно, что указывалось даже число отверстий в пластинках. Трудность была только в том, что переводчик не представлял себе описываемого автором предмета. Но эта трудность была преодолена, когда, занимаясь иранской миниатюрой, я обнаружил, что именно то, что описывал Карпини, во множестве изображено на обильных миниатюрах в рукописях «Джами ат-таварих» великого историка Ильханов Рашид ад-Дина, созданных в Тебризе в нач. XIV в., и на миниатюрах рукописи «Шах-намэ» Фирдавси из бывшего Собрания Демотта, которые я датировал — по аналогиям предметов вооружения в армянских миниатюрах, точно датированных — 30-ми гг. XIV в. [9, с. 76–77]. Мало того, что на них было полно и точно отражено разнообразие и развитие монгольского оружия в 1-й трети XIV в., художники всех воинов нарядили в доспехи. Тогда же я познакомился с шедевром оружиеведения — бессмертным трудом Б.Тордемана «Доспех битвы при Висбю 1361 г.» 1939 г., где впервые и в максимальной полноте была показана предыстория всех типов панцирей из твердых материалов (кроме заимствованной кольчуги), использовавшихся монголами, и их поздние этнографические аналогии, особенно тибетские и из С.-В. Сибири. Он первый сопоставил текст Плано Карпини и миниатюры «Джами ат-таварих» [29, с. 253], и то, и другое — с панцирями Тибета, народа наси, чукчей, коряков и эскимосов. Также он ввел и терминологию брони: ламеллярная (из мелких пластинок, связанных между собой), ламинарная (из полос, связанных между собой) и coat of plates (из пластин, закрепленных на мягкой основе, обычно изнутри ее) (я предложил термин «пластинчато-нашивной» как русский эквивалент последнего термина). После получения столь мощной поддержки из 30-летнего прошлого работать стало гораздо легче. Как А.Ф.Медведев, открывший древнерусский пластинчатый доспех, проанализировав изобразительный материал, сопоставил его с археологическими находками, быстро стал пополнять репертуар многочисленными и до того не интересными археологам железными «пластинками неизвестного назначения» [22], так и идея монгольского доспеха после сопоставления изобразительных и вещественных памятников стала наполняться обильным содержаниям, т. к. в источниках самого разного характера стало возможным опознать монгольские доспехи и их детали [15; 8; 14; 4; 6; 7; 10]. Именно изобразительные источники позволили мне на раннем этапе работы над историей монгольского доспеха типологизировать панцири по их материалу, структуре бронирования и покрою. Что полностью подтвердилось археологическими находками, пусть и редкими, целых монгольских панцирей. Кстати, абсолютно аналогичная история получилась у меня при изучении раннего монгольского костюма в 70 — нач. 80 гг. прошлого века [10]. Тогда, сопоставив иранские миниатюры с китайской живописью и графикой и монгольской каменной скульптурой, и все вместе — с текстом Плано Карпини, я сделал — впервые — подробное описание и анализ монгольского костюма XIII–XIV вв. И все находки археологических костюмов от Монголии и Китая до Поволжья полностью подтвердили протокольную точность столь разностильных памятников искусства. Отобранные (ввиду ограниченности места) из множества письменные источники эпохи Чингизидов и более поздние материалы по монголо-ойратам позволили увидеть широкую и разнообразную материальную базу массового производства монгольского оружия [14]: это и собственное производство его (особенно стрелкового оружия, древкового оружия и доспехов) самими монголами в кочевьях и при ставках знати обычными кочевниками и профессиональными мастерами; это и эксплуатация огромных масс