Роман Черкашин Минздрав устал предупреждать…

Игорь проснулся по звонку будильника. Вставать совершенно не хотелось, но было жизненно необходимо. Сегодня первый рабочий день на новом месте. Если опоздать — могут расценить как недисциплинированность и разгильдяйство, или того хуже: неуважение к руководству. Сам Игорь считал опоздание дурным тоном и ярким проявлением пренебрежения к коллегам.

«Половина шестого, — у меня ровно полтора часа в запасе, чтобы принять душ, побриться и позавтракать, — подумал он. — Хорошо, что время намаза не попадает на дорогу до работы».

Последние несколько лет во время намаза создавались большие пробки на дорогах. Правоверные граждане Российской Федерации посередине дороги могли остановить машину, выйти, достать коврик и начать молиться, стоя рядом с машиной. Все остальные были обязаны ждать из уважения к религии и чувствам верующих. Игорь помнил случай, произошедший год назад: спешивший мужчина не проявил уважения и ждать не захотел, вылез из машины, и откинул в сторону правоверного гражданина. За это он тут же был избит другими благочестивыми россиянами, которые решили, что ради такого дела молитву можно и отложить. Аллах поймёт, в конце концов, это для того, чтобы в следующий раз ни у кого и мысли не возникло прервать молитву во славу вседержителя. В итоге не имеющий уважения к религии был затоптан насмерть.

Суд по оскорблениям чувств верующих собирался быстро и также быстро выносился приговор. Вердикт суда, конечно, был в пользу людей богобоязненных и оглашён вечером того же дня. Погибший из-за кощунства и несдержанности был обязан: уплатить штраф за оскорбления чувств верующих, оплатить моральный и физический вред прервавшим намаз, а также судебные издержки. И ничего необычного тут не было: россиянам не рекомендовалось иметь при себе наличность. Все сбережения должны быть на банковском счете, а в случае смерти гражданина, счет тут же опустошался, и деньги шли на оплату штрафов или иных долгов перед государством. Если гражданин России такого счёта не имел, долги и штрафы должны были уплатить родственники.

Игорь считал, что это правильно. Все деньги на виду у государства и коммунальные задолженности теперь никто скрыть не сможет. А соседям — не надо платить за должников.

Игорь залез в ящик шкафа, достал трусы и футболку и направился в ванную.

Девушки, появлявшиеся у него в квартире, оставались недовольны совмещёнными удобствами, считая, что некоторые вещи должны оставаться личными даже после секса. Игорь вынужденно признавал, что некоторые ситуации выглядели пикантными.

В современных квартирах, совмещенный санузел был редкостью, но Игорь современной квартирой не обладал. Эту жилплощадь — от уже не существующего государства, — получил его дед, и по наследству она досталась отцу. Когда Игорь отметил свой двадцать первый день рождения, родители решили, что ему необходима своя квартира. Отец тогда сказал: «Я не изувер загонять тебя в ипотечное рабство» и оформил документы на Игоря. Сами родители купили домик под Питером и наслаждались деревенской жизнью, но со всеми современными и раздельными удобствами. Игорь любил у них бывать. Там отдыхал от города в тишине и покое, наслаждался воздухом и природой, ходил с матерью по грибы, а с отцом на рыбалку. Он не переставал удивляться: стоит отъехать всего несколько десятков километров от мегаполиса и кругом уже другая жизнь. Или лучше сказать — другой уровень жизни.

Пока родители занимались ремонтом и благоустройством домика, они жили здесь. Закончивший институт, и устроившийся на работу Игорь, раз квартира теперь его, платить за неё хотел сам. Отец с энтузиазмом и хитрой ухмылкой поддержал его, но мать была категорически против этой идеи. Сошлись на том, что платить будут поровну.

Он положил свежее бельё на унитаз, снял трусы и, швырнув их в сторону стиральной машины, залез в ванну. Как и многие мужчины, Игорь рассудил, что отлить можно и под душем: время сэкономишь, да и вода нынче дорога́.

Горячая вода всё ещё была, но для очередной профилактики её могли отключить в любой момент. Обычное дело в это время года. Игорь встал, запрокинул голову и направил душ себе в лицо. Пока он стоял под бьющими по телу струями тёплой воды, он подумал, что таким потоком хлестали алкогольные напитки, когда уехали родители и он отмечал начало самостоятельной жизни. Шампанское, пиво, водка, коньяк и, что скрывать, самогон — лились рекой. Это был единственный в его жизни запой, и больше он себе такого не позволял. А если говорить откровенно, то не испытывал к этому ни малейшего желания. Нет, выпить он мог, но лишь по вескому поводу и чуть-чуть.

Игорь вылез из ванны, растёрся махровым полотенцем и натянул чистое бельё. Взяв с полочки бритву и пенку для бритья NIVEA, он развернулся к зеркалу, откуда на него смотрел темноволосый, коротко стриженый парень с голубыми, но покрасневшими от недосыпа глазами.

— Да, старик, отвык ты в такую рань вставать… — счел он нужным сообщить своему отражению. — А что делать? Деньги пока ещё есть, но штраф за тунеядство, названный почему-то налогом, никто не отменял. Даже, наоборот: с каждым годом сумма увеличивается, а что налог берётся с дохода, а не с безработицы — предпочли забыть.

Теперь бывшие высокопоставленные чиновники — все как один, — после того как их по разным причинам увольняли, оказывались больны серьёзными болезнями и не могли больше трудиться. Болезнь они подхватывали, находясь на государственной службе. Им приходилось переживать из-за той ответственности, что несла с собой каждая их подпись; они испытывали колоссальную нагрузку на мозг, когда придумывали новые законы для простого народа, — поэтому болезни приравнивались к производственным травмам и вредности и оплачивались ежемесячно в шестикратном размере.

Несколько лет назад, они — в порыве заботы о людях, — законодательно взвалили на свои «хрупкие» плечи и желудки обязанность по уничтожению санкционных продуктов и алкоголя. Родина бдительно стояла на страже границ, и ни один санкционный продукт не попадал на прилавки обычных магазинов. Но западники были хитры, коварны, а продукты, тайным контрабандным путём, сразу проникали в столовые — депутатов, правительства, других министерств страны. Исходя из этого, становилось понятно: быть высокопоставленным чиновником и депутатом в нашей стране — опасно для здоровья и жизни.

Болезни, безусловно, были заразны, так как все родственники и близкие друзья чиновников, тоже оказывались больны и не могли работать, что подтверждал ворох медицинских документов о тяжёлой форме