ДЖАЛОЛ ИКРАМИ ВОРОНЬЕ ЖИВУЧЕЕ РОМАН

Джалол Икрами, один из ведущих писателей Таджикистана, автор широкоизвестных романов «Шоди», «Признаю себя виновным», «Двенадцать ворот Бухары».

Его новый социально-психологический роман «Воронье живучее» охватывает в основном послевоенное время и посвящен теме борьбы с пережитками прошлого в сознании людей. Герои романа, люди честные, мужественные, — секретарь райкома Амиджон Рахимов и председатель колхоза Нодира — ведут непримиримую борьбу со всякого рода злом, темнотой, бесчестьем.

1

Лето в Богистане не очень жаркое. Обилие вод — родников, ручьев и речушек, — сады и рощи смягчают зной. Должно быть, влияют на климат и горы. Будто высокой стеной окружают они район с трех сторон — с юга, востока и запада. Столкнувшись с этой стеной, горячие южные вихри, страшные суховеи теряют силы и пыл и стекают в долину приятным ласковым ветерком. Бывает, конечно, жарко, особенно в июле и августе, когда поспевают фрукты, но ощущения изнуряющего пекла нет.

Вот и теперь в разгаре июль, солнце печет вовсю, а в кабинете председателя райисполкома Нурбабаева совсем не душно; за распахнутыми окнами — густой тенистый садик, и оттуда веет прохладой и свежестью. За длинным столом уже не первый час сидят друг против друга двое мужчин. Нурбабаев, человек лет пятидесяти, с проседью в волосах, внимательно слушает недавно избранного первого секретаря райкома партии Аминджона Рахимова.

Нурбабаев — уроженец здешних мест, председательствует пятый год. Сдержанный, рассудительный, он знает в районе чуть ли не каждого и с каждым умеет ладить. Вот только образования ему не хватает, он, как говорится, выдвиженец. Сперва партизанил, устанавливал советскую власть, затем работал в профсоюзных организациях, был председателем сельсовета.

— Три дня я ездил по району, знакомился с колхозами, — продолжал между тем Аминджон, — в общем, колхозы неплохие, хотя война сильно сказалась… Особенно тягостно в колхозах «Свобода» и «Первое мая». Люди жалуются на руководителей, говорят, что те только и думают о своем животе да удовольствиях, транжирят общественное добро. У обоих, слышал, по две-три жены. Неужели правда?.. И религия снова корни пустила. Чем только занимаются коммунисты?!

Нурбабаеву казалось, что Аминджон взваливает вину на его плечи, и, удрученный, он попытался оправдаться:

— Хорошие-то кадры ушли на войну. А мы что ж, мы тоже отдавали все помыслы и заботы войне и армии. Лишь бы обеспечить фронт… Ваш предтеча был человек неплохой, но хилый. Болезнь его изводила. То легкие отказывали, то жар поднимался. А он все на ногах переносил, очень беспокойный был, нервный. Некоторые типы пользовались его состоянием, обделывали свои делишки. А если я говорил о своих подозрениях, кричал на меня. Ведь я ему об этих раисах^[1] из «Свободы» и «Первого мая» все уши прожужжал. Но наш секретарь-ноль внимания: эти хапуги задания раньше всех выполняли. Черт их знает, какими путями, но — выполняли. Правда, иной раз секретарь вправлял им мозги, крыл на чем свет стоит, да что толку? Таким типам брань что мертвому припарки… — Нурбабаев вздохнул и прибавил: — Многие члены бюро побаивались его раздражительности: взвинтится — удержу не знает. Не щадил ни себя, ни других.

— А что прокурор, милиция, суд? — снова чуть повысил голос Аминджон.

— Нынешний прокурор работает всего-навсего пять или шесть месяцев. Молод еще, прежде был помощником, потом следователем… Не знаю, правда или нет, но говорят, будто из-за этих раисов из «Свободы» и «Первого мая» погорел бывший прокурор. Они донесли на него. Факты, к сожалению, подтвердились. На бюро райкома мы были вынуждены объявить ему выговор. Потом его отозвали в центр и поставили его бывшего ученика Бурихона. Ну, а милиция, она без санкции прокурора арестовать не имеет права…

— А что за человек этот новый прокурор?

— Да вроде бы неплохой, работает энергично. Вывел на чистую воду нескольких жуликов в колхозах и на фермах, их осудили. Взялся, кажется, разоблачать и раисов из «Свободы» и «Первого мая», дай-то бог!.. Выпить только не прочь…

— А вот это плохо! — сказал Аминджон. — Выходит, мы с вами должны контролировать этих людей, но умело, конечно. Да-а, много предстоит сделать… Я прошу вас ничего не скрывать от меня, не бойтесь обидеть, высказывайте все свои соображения. Район хороший, народ работящий. Есть все условия, чтобы восстановить и развивать хозяйство, надо только людям помочь. Знаете, я увер…

В это мгновение в коридоре раздались шум и топот. С треском распахнув дверь, в кабинет влетел рослый колхозник.

— Есть тут, кто выслушает трудящегося человека?! — гневно выкрикнул он гулким басом.

— Что стряслось? Чего расшумелся, Ульфат? — спросил Нурбабаев.

— Попробуй не шуметь, если не дают ни работать, ни жить! — воскликнул Ульфат и, шагнув, взялся за спинку стула.

— Это Ульфат Расулов из колхоза «По ленинскому пути», — сказал Нурбабаев Аминджону ровным спокойным голосом. Затем вновь обратился к Ульфату: — Кто мешает жить? Что он сделал?

— Хуже не сделать! — яростно выдохнул Ульфат. — Мулло Хокирох, будь он проклят, жену увел, в город сбежал…

— Что-о? — изумился Нарбабаев. — Чего ты мелешь? Да что он будет делать, Мулло Хокирох, с твоей женой, на голову, что ли, посадит?

Удивился и Аминджон. Он хорошо помнил Мулло Хокироха — степенный, благообразный, уважаемый старичок. Неужели мог отколоть такое?..

— Я был в поле, — стал объяснять Ульфат, — прибежали, говорят — у жены схватки. Она и так уже два дня мучилась, не могла разродиться. Я примчался домой — жены нет, сказали: Мулло Хокирох подкатил на машине, увез ее в город…

— Так он повез ее в роддом, — облегченно вздохнул Нурбабаев. — Доброе дело сделал.

— Кто дал ему право распоряжаться чужими женами и детьми? — не унимался Ульфат.

— Ты благодарить его должен, а не клясть. Он ведь помог тебе.

— К докторам повез, хорошо поступил, — вставил Аминджон.

— А если я не желаю? — кипятился Ульфат. — Чего он всюду сует свой нос? Пусть свою жену возит к докторам, чужих не касается. Я не хочу…

Ульфат не успел досказать, слова, как говорится, остались на кончике языка — в кабинет вошла секретарша и сообщила, что пришел Мулло Хокирох, просит принять его по поводу этого скандала.

— Пусть войдет, — сказал Нурбабаев секретарше и вновь повернулся к Ульфату: — Вот видишь, старик сам заявился, сейчас разберемся…

Вошел Мулло Хокирох