на данный вопрос быть не может; кто не знает оптимистов, ставших со временем пессимистами? а некоторые встречали и пессимистов, превратившихся в оптимистов.

Не имея возможности сами измерять чувствования, мы должны искать причину чувствований, т. е. органический процесс, сопутствующий чувствованиям, или как некоторые полагают, вызывающий чувствования. Понятно, что мы можем полнее и точнее изучить органический процесс, чем психическое явление, потому что физиологическая сторона явления нам более известна, чем психическая. Раз мы знаем, какие органические процессы соответствуют чувствованиям, мы можем измерять эти органические процессы и тем самым косвенно, посредственно измерять самые чувствования. Это единственный путь, по крайней мере при современном состоянии науки, для разрешения поставленной задачи.

В науке почти единогласно принято, что чувствование страдания соответствует или вызывается всем, что задерживает жизнь, что вредно для организма, для индивидуума; чувствование наслаждения вызывается или соответствует всему, что полезно организму, что увеличивает его жизнь, силу.

Говорю „вызывает“ или „соответствует“ потому, что не хочу затрагивать чисто философского вопроса об отношении души и тела; для научного исследования все равно, соответствует ли один процесс другому, т. е. являются ли они оба параллельными проявлениями одной и той же причины, силы, субстанции, или один процесс вызывается другим, как следствие причиной⁴. Я думаю, что оба процесса суть проявление одной причины, что оба процесса, употребляя сравнение Фехнера — вогнутая и выпуклая стороны одного круга,, т. е. одной линии. Для тех, кто думает, что психические процессы не более, как следствие процессов нервных, все нижеизложенное имеет то-же значение, как и для тех, кто-разделяет мое философское воззрение, потому что научное понимание органической стороны чувствований одинаково у представителей обоих воззрений.

И так, все, что полезно для организма, вызывает наслаждение, а все, что вредно, вызывает страдание. Не трудно сказать, что полезно для организма. Ехner⁵ вполне справедливо говорит, что наши чувствования делятся на три группы. Самые важные те, которые оберегают индивидуум: то, что вредно, вызывает страдание, и наоборот, что полезно для сохранения индивидуума, вызывает удовольствие. Вторую группу составляют чувствования, связанные с инстинктом сохранения рода: что полезно для сохранения рода, вызывает наслаждение, и наоборот. Наконец, третью группу составляют чувствования социальные; человек и животные, живущие в обществе себе подобных, унаследовали способность реагировать чувствованиями наслаждения на то, что полезно для общества и наоборот.

Конечно, в жизни каждого существа наибольшее значение имеют чувствования первой и второй группы; пока только у цивилизованных народов некоторую роль играют чувствования третьей группы, и потому я займусь, главным образом, чувствованиями, вытекающими, как говорят, из самосохранения и стремления сохранить род.

Всякое чувствование удовольствия или наслаждения со-соответствует всему тому, что сохраняет жизнь; все живое, как говорят, стремится жить и потому стремится к наслаждению или, как говорил Эпикур, существо идет туда, куда зовет его наслаждение. Все живое избегает того, что вредно для жизни, или, иначе говоря, избегает смерти; все, что вредно для жизни, вызывает страдание. Конечно, не только животные, но и человек не знает непосредственно, что ему полезно и что ему вредно, не знает, что способствует сохранению его жизни и что, наоборот, ее разрушает; но все живое избегает смерти, бережет свою жизнь, потому что обладает способностью испытывать страдание и наслаждение соответствующие изменениям, вредным или полезным для их организма.

В самом деле, что полезно организму, что соответствует удовольствию, что вредно для организма, что соответствует страданию? Для организма полезно все, что увеличивает жизнь, что составляет жизнь; для организма вредно, что уменьшает жизнь, что убивает организм, что уменьшает количество жизни, т. е. что составляет умирание, смерть. Мы до сих пор не имеем вполне точного определения жизни; известное определение Г. Спенсера⁶ не полно и, в сущности, не определение, а описание; не имеем также и точного определения смерти, но мы все знаем, что все наше существование есть ряд процессов жизни и умирания. Одни ткани и органы живут, жизнь в них даже увеличивается, напр. в мускулах человека, правильно работающего; другие органы и ткани умирают вполне или отчасти, напр. волосы, зубы, сосуды, подверженные склерозу. Жизнь и смерть или умирание идут параллельно: то один, то другой процесс сильнее, и наконец умирание совершается в большинстве важнейших органов. И величайший поэт и величайший физиолог высказали вполне тождественные взгляды по этому поводу; Данте сказал: Del vivere ch’e un correre alla morte⁷); Клод Бернар высказался еще категоричнее: „La vie c’est la mort“. Ту же мысль высказал Сенека: „Наша ошибка это видеть смерть впереди нас; она в большей ее части уже позади нас“.⁸ В самом деле, разве наше существование не есть ряд процессов жизни и смерти: преобладание жизненных процессов сменяется преобладанием процессов умирания, и все наше существование состоит из борьбы этих процессов; в соответствии с этим из смены чувствований происходят страдания и наслаждения. Можно много сказать в защиту этого взгляда, но повторяю — это не более, как вывод из всего учения о чувствованиях.⁹

Соответствие между нарастанием жизни и наслаждением, усилением процессов умирания и страданием всякий испытал на себе: всякий знает, какое блаженство он испытывал при выздоровлении от тяжкой болезни, и наоборот, как мучительно состояние в начале всякого тяжкого недуга. К нашему счастию самые тяжелые болезни почти у всех обусловливают более или менее полное помрачение сознания, почему мы не испытываем вполне того страдания, которое вызывает тяжкая болезнь. Всякий процесс умирания вызывает, соответственно его интенсивности, более или менее сильное страдание; большая разница между страданием, произведенным порезом острым чистым ножом и тупым, грязным: в первом случае умирает ничтожное количество тканей, во втором, вследствие большого механического разрушения тканей и введения грязи, производящей умирание даже отдаленных от места заражения тканей, страдание может быть очень сильное.

Так как чувствования есть функция нервной системы, то понятно, что процессы умирания или разрушения, т. е. патологические процессы только постольку вызывают страдание, насколько эти процессы передаются через