Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович Падающие звезды

ПАДАЮЩІЯ ЗВѢЗДЫ. Разсказ.

О, сын мой, плачь:

Еще звезда скатилась...

Беранже.

I.

   В отдельном кабинете моднаго загороднаго кабака "Кружало" стояла какая-то одуряющая атмосфера. Пахло апельсинами, ликерами, едким дымом дорогих сигар и просто людьми, которые долго и много пили. Бургардт чувствовал, как у него начала тяжело кружиться голова, а вместе с ней и вся комната. Сидевший напротив него Саханов то казался ему таким маленьким-маленьким, то начинал вытягиваться в длину, точно складной английский аршин. Но хуже было всего то, когда жирное и белобрысое лицо Саханова с глазами жареной корюшки начинало струиться и переливаться, как вода. Оно, именно, струилось, и Бургардт напрасно старался фиксировать его, закрывая то один, то другой глаз. Кто-то неестественно громким голосом спорил, кто-то удушливо хохотал, где-то, сейчас на стеной, назойливо бренчало разбитое пианино, и слышалось вызывающее взвизгиванье женских голосов.   -- Эге, надо пройтись...-- соображал Бургардт, неверным движением поднимаясь со стула.   Повидимому, стул был очень пьян, потому что покачнулся и полетел на пол, а Бургардт едва удержался, схватившись за стол, причем сильно дернул скатерть и в то же время наступил на платье своей соседки Ольги Спиридоновны. Несколько стаканов опрокинулось, а из одного обдало Ольгу Спиридоновну каким-то красноватым кабацким пойлом, составленным по самому замысловатому рецепту. Ольга Спиридоновна как-то зашипела, сбрасывая с платья ломтики ананаса и апельсина:   -- В какой вы конюшне воспитывались, Егор Захарыч?   Он посмотрел на ея обозленное, вспыхнувшее красными пятнами лицо и приготовился сказать какую-то дерзость, но именно в этот решительный момент лицо Ольги Спиридоновны начало струиться, как у Саханова.   -- О, ммилая...-- прошептал Бургардт коснеющим языком.   Ольга Спиридоновна окинула его уничтожающим взглядом, брезгливо повела плечами и отвернулась. Она чувствовала, что Красавин смотрит на нее улыбающимся глазами, и не хотела показать ему, что разсердилась.   -- Почему у вас, Ольга Спиридоновна... глаза круглые?-- спрашивал Бургард, покачиваясь.-- Совершенно круглые, как. у кошки...   -- Потому что я ведьма, -- бойко ответила она, не поворачивая головы.   -- Действительно...-- согласился добродушно Бургардт.-- Удивительно, как я этого раньше не замечал... Совершенно ведьма!..   Эта маленькая сцена вызвала общий смех. Даже улыбнулся Красавин, а этого было достаточно, чтобы всем сделалось. весело. Саханов хохотал каким-то визгливым бабьим голосом, показывая свои гнилые зубы. Актер Бахтерев хохотал, запрокинув голову, а сидевшая рядом с ним натурщица Шура улыбалась просто из вежливости, потому что никогда не понимала шуток. Смеялся известный "друг артистов" Васяткин, ему вторил не менее известный любитель Петюков и только хмуро молчал капитан Шпилев, неизменный друг Красавина.   Бургардт посмотрел на всю компанию осовевшими глазами и, махнув рукой, направился к двери.   Он шел по какому-то корридору, состоявшему из хлопавших дверей и "услужающих" татар, потом спустился по какой-то лестнице, прошел мимо буфета и очутился в чахлом садике с большой утрамбованной площадкой. Везде горели разноцветные фонарики, сверху лился раздражающей волной мертвый электрический свет, перед открытой эстрадой играл плохонький оркестр. Бургард мечтал о маленьком балкончике, который вытянулся над самой водой, но ему мешал идти какой-то господин в котелке.   -- Милостивый государь, держите налево, -- грубо заметил Бургардг.   -- А вы держите направо!-- не менее грубо ответил котелок.   Это разозлило Бургардта. Он остановился перед котелком в угрожающей позе и, тыкая себя в грудь, с пьяным азартом проговорил:   -- Я -- Бургардт...-- понимаете? Скульпор Бургардт...   Котелок остановился, дерзко смерял с головы до ног знаменитаго скульптора и ответил:   -- Очень рад... Имею честь рекомендоваться в свою очередь: фабрикант Иванов... У меня фабрика никелирования живых ершей.   Ответ был достоин того места, где был дан. Бургардг почувствовал чисто кабацкое оскорбление и поднял руку, но в этот момент кто-то почтительно удержал его сзади.   -- Ваше сиятельство, не извольте безпокоиться.   Когда Бургард оглянулся, перед ним стоял лакей, татарин Ахмет. Особенно дорогие гости были распределены между прислугой "Кружала", и Ахмету достался Бургардт, известный между услуживающей татарской челядью под кличкой "профессора".   -- Мадам ждет, ваше сиятельство...-- бормотал Ахмет.   -- Какая мадам?   -- Марина Игнатьевна... Оне сидят на балкончике...   Взрыв энергии у Бургардта сменился разом какой-то мертвой усталостью. Он повернулся и покорно зашагал к главному зданию, иллюминованному разноцветными шкаликами и электрическим солнцем.   -- А ты знаешь Ольгу Спиридоновну?-- спрашивал он, по пьяной логике возвращаясь к давешней сцене.   -- Помилуйте-с, кто же их не знает-с, ваше сиятельство...   -- Она -- ведьма, Ахметка... да.   Поднимаясь по лестнице, Бургардт несколько раз останавливался и спрашивал: -- Ты кто такой?   -- Услужающий, ваше сиятельство...   Они опять шли по корридору с хлопающими дверями, опять сторожившие в корридоре татары почтительно давали им дорогу, пока Ахмет не распахнул дверь, выходившую на небольшой балкончик, где сидела дама, кутавшаяся в шелковый китайский платок.   -- Ахмет, ты можешь уходить...-- устало заметила она.   -- Слушаю-с...   -- Подожди... Ты дашь сюда содовой воды и...   -- Понимаю, ваше сиятельство.   Она усадила Бургардта на стул, пощупала его горевший лоб, поправила спутавшиеся волосы и заговорила покровительствующим тоном старшей сестры:   -- Егорушка, разве можно так напиваться? Ведь вы знаете, что портер для вас настоящий яд...   -- А если она ведьма?-- с пьяной логикой ответил Бургардт, раскачиваясь на своем стуле.-- Совершенно ведьма... Это так смешно.   -- Очень смешно... Вы посмотрели бы на себя, в каком вы виде сейчас. Ах, Егорушка, Егорушка...   -- Да, совершенный яд... знаю... А у ней глаза делаются совсем круглые, когда она сердится... Ха-ха! Как у кошки... Я этого раньше совсем не замечал...   Она подвинулась к нему совсем близко, обняла одной рукой, а другой поднесла к его носу флакон с английской солью. Он потянул знакомый острый запах, сморщился и засмеялся. Ему нравилось, что она ухаживает за ним, и поэтому он опять разсердился на котелок и даже погрозил кулаком вниз, где по аллеям бродила публика. О, он бы показал этому негодяю таких ершей... Но сейчас он не мог разсердиться по настоящему, потому что его шею обвивала такая теплая женская рука, потому что пахло знакомыми духами, потому что в