— Где моя девочка? Что с ней?

Лицензия 0016754974999

Мне скоро исполнится восемьдесят лет. Честно говоря, я устал от своей жизни. Ожидание длится более сорока лет. Суицид- не вариант, я верю в Бога. Но должен же я понять, почему меня до сих пор не убили?

В мой двадцатый день рождения, как и ко всем гражданам нашей страны, ко мне пришли специальные люди и спросили: «Сколько?» Я был готов к этому вопросу и ответил сразу: «Пятьдесят». Это максимальное число убийств, которые можно совершить легитимно.

Есть, конечно, еще один вариант, когда ты соглашаешься на безлимит. Ты можешь убивать сколько угодно, тебе ничего не будет. Но в 35 лет на тебя начнут целенаправленно охотиться и убьют обязательно. То есть ты проживешь, если повезет, ещё какое-то время, постоянно скрываясь. Может быть…

Можно сказать «Ноль». Теоретически. Но эти люди сразу куда-то исчезают, возможно их уничтожают сразу.

Не скажу, что мне хотелось кого-то убивать. К двадцати годам я не успел обзавестись ни врагами, ни друзьями. Но жить-то как-то надо было. Тем более моих родителей не стало, когда мне стукнуло пять лет: они вместе попали под чью-то лицензию, мне даже не раскрыли имени убийцы.

Я закончил медицинский институт и стал работать реаниматологом. По роду деятельности я помог вернуть к жизни многих людей, но очень многие не выжили. То есть я убил их.

Я не женился, у меня нет семьи и детей, потому что не хотел терять близких. Даже собаку не завел по той же причине. Сначала вел счет тех, кто умер на моих руках. До пятидесяти. Потом стал ждать смерти: моя лицензия закончилась. Продолжал работать, мой счет увеличивался. После сотни сбился и перестал считать.

Это невыносимо, когда ты ежесекундно ждешь. Дергаешься от каждого шороха. Представляешь себе, как это будет. Молишься, чтобы быстро и не больно. Сходишь с ума от ожидания… И вдруг в какой-то миг на тебя находит озарение: ты понимаешь, что ничего этого нет! Что все происходящее— просто игра воображения, что этот «Договор» тебе просто приснился. Ты идешь и достаешь бумагу, на которой написано «Лицензия» и стоит твоя подпись. Не приснилось.

Но бояться ты перестаешь, решив «Будь, что будет!» Живешь, как робот, действия которого запрограммированы чокнутым хакером. И как у «камня на лесной поляне», у тебя никогда ничего не происходит, кроме твоей работы.

На работе продолжают умирать пациенты. И счет, похоже, идет уже на тысячи. А я до сих пор жив… Почему?

О! Не потому ли, что я помогал уйти только тем, кто сам просил об этом? Остальных я спасал до последней возможности. Эвтаназия, конечно, противоречит христианским традициям, но, возможно, этих людей система не считает объектами убийства, и мой договор всё еще в силе?

Мы возвращаемся

— Здравствуйте, дети, я вернулся! Вы слышите меня? — обращаюсь я к трём своим сыновьям, сидящим за столом. Поминки, однако. Сорок дней.

Меня никто не слышит. Но это ненадолго, все возвращаются. И все налаживают контакт с родными. В нашем мире выполняются не только обычные физические, материальные, законы сохранения, но и «закон сохранения душ».

Душа — это нематериальная субстанция, она покидает тело в момент физической смерти. Люди, которые умирают, уходят в «мир иной» ненадолго. Через сорок дней они возвращаются. Но не в своем облике. Как правило— в теле домашнего животного. Иногда— своего прижизненного любимца, иногда— нет, как получится: если в теле любимца уже существует душа другого родственника, тебе придётся попасть в другое животное. Не зря же многие берут бездомных котов: чувствуют родственную душу. Я не знаю ни одного случая, когда в одном животном сосуществовали бы две души. Хотя, кто знает…

Этот феномен был открыт совершенно неожиданно. (Так бывает с великими открытиями). Как-то один пациент проходил рентгенографическое обследование. В кармане его брюк сидел маленький хомячок, с которым хозяин не расставался практически никогда. Видимо, часть излучения попала на зверька, потому что после этого хозяин начал телепатически воспринимать его мысли. Оказалось, что в теле домашнего питомца разместилась душа его умершей жены. Они научились общаться и приняли участие в экспериментах.

После основательных лабораторных исследований выяснилось, что это не уникальный феномен, а естественное в нашем мире явление. Был определён спектр рентгеновского излучения, который приводит к открытию телепатического канала. После этого все люди, потерявшие близких, смогли возвращать их, пусть даже в ином виде. Самое интересное, что при такой метаморфозе интеллект, память и особенности характера человека сохранялись. Даже чувство юмора!

Конечно, не все захотели, чтобы их родные возвращались в виде каких-то пушистиков. У многих неуравновешенных персон развились фобии: во всех котах и собаках они видели умерших родственников, хотя это не соответствовало действительности. Рентгеновские установки работали повсеместно, принося огромные прибыли их владельцам. При этом всем было понятно, что часто облучать животных — очень вредно для их здоровья.

Ха, я увлёкся воспоминаниями. Что-то мои ребята не спешат нести меня на рентген, хотя перед своей смертью я сказал им, что скорее всего стану улиткой, которая уже несколько лет жила у меня в террариуме. (Я говорил вам, что теперь выгляжу, как большая ахатина?) Кстати, улитка— не самое требовательное существо в плане содержания, да и живёт долго— до двадцати пяти лет, не то, что эти хомячки.

Так, что они там обсуждают, мои любимые сыновья? Поглядывают на меня, значит, помнят?

— Меня папаша наш достал своими придирками при жизни! — говорит старший сын. — Я вообще против его возвращения в любом виде.

— Мальчик мой, неужели я тебя так обидел, что ты рад моему уходу? — думаю я.

— Братцы, так нельзя, он рассчитывал на возвращение! — говорит средний сын. — Давайте же выполним его волю. Интересно, он нас слышит?

— Слышу, слышу! — опять думаю я, хотя никто этого не знает. — Спасибо, что вспомнил.

А что скажет мой младшенький, любимый сынок?

— Я хотел давно сказать, — говорит он тихо. — У меня онкология, я очень скоро умру.

Оба его старших брата вскакивают, начинают выкрикивать какие-то слова, но я уже не слушаю.

Не хочу возвращаться!

Отец и сын

Перемещаюсь по аллее, вдоль которой стоят редкие скамейки. На некоторых из них сидят люди. Одинокие или парами. Я разглядываю их практически в упор: они же всё равно меня не видят. Такова особенность призраков — быть невидимыми.

Мальчик. Один. Лет ему, кажется, пять-шесть. Ровесник моего сына. Какая-то сила тянет меня к нему. Теперь-то я знаю, что эта «сила» — воля