Вячеслав Архипов Искры на воде

Искры на воде Повесть

«Кеты (кет — «человек», остяк) — коренной народ Красноярского края. Жили по берегам Енисея дисперсными группами. Общая численность в России не превышала двух тысяч человек».

«…Южные группы кетов, котты, расселились к востоку от Енисея, выше устья Ангары (реки: Усолка, Она, (Бирюса) Кан). В XVII–XVIII веках происходило растворение кетов в иноязычной среде, слияние их с соседними народами. Котты дольше других сохраняли свой язык — до второй половины XVIII века».

«…Перечень коттовских улусов (аймаков): Иланская (Еланская), Таганаков и Именков. Улусы находились на р. Пойма, р. Тибишет. Пеленгутская волость располагалась на р. Туманшет, в районе ее устья, где кочевали в тайге карагасы (черные асы, или тофы). Агашская и Инголотская волости располагались на реках Бирюса и Тагул».

Из исторических документов

1

Широкая лента водной глади огромной змеёй выползала из-за горы. Медленно и бесшумно проплывала мимо, завораживая своим величием. Только слегка всхлипывали ветки тальника, купаясь в набегающих струях, да солнце, распавшись на множество мелких искр, разлилось по всей прибрежной полосе на противоположной стороне реки. Искры, расшалившись, разлетались в разные стороны, снова собирались вместе и исчезали в прибрежной траве. Потом появлялись в другом месте, и всё повторялось до тех пор, пока солнце не коснулось макушек огромных сосен на вершине сопки, прислонившейся к реке. Когда уставшее за день светило стало прятаться за деревьями, искры вдруг превратились в огромное багровое пятно. Оно то расползалось, то собиралось в кучу, принимая невероятные формы. Солнце зашло. Ещё какое-то время зарево окрашивало небо, но вскоре тяжёлые сумерки поглотили все цвета. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина, словно всё живое одновременно затаило дыхание, но вдруг сразу громко зазвенел гнус, до сих пор таившийся в траве. И не только зазвенел, но и направился на поиски своих жертв.

Проказница Бирюса во всей своей красе предстала перед очередным притоком, несущим ей говорливые волны. Люди имя ему дали — Туманшет, и был он вполовину меньше. Он, шумный и своенравный в верховье, здесь успокаивался и тихо соединялся с более мощной сестрой. Обе реки брали своё начало с гор, но после слияния левый берег становился равнинным, зарастал редким тальником и словно успокаивался. Простираясь вниз по течению, он всё больше уходил в сторону, захватывая новые просторы. В половодье река заливала эти места, образуя озерца и болота. Это был рай для водоплавающей птицы. Разные виды уток выводили здесь своё потомство, гуси и лебеди использовали озёра и луга для кормёжки и отдыха при своих сезонных перелётах. На правом берегу высокие холмы ещё долго тянулись вдоль реки, порой уходили в сторону, а потом опять прислонялись прямо к самой воде.

На сухом, ровном, как стол, месте, возле самого устья Туманшета, расположилась Пеленгутская волость. Здесь, на берегу реки, постоянно проживали котты, совсем немногочисленный народ, пустивший свои корни в бассейне рек Бирюса и Кана. Теснимые южными соседями, кеты стали кочевать на север, в низовья Енисея. Небольшая часть их пошла на восток по Ангаре, остальные свернули на Ону и Кан. Поднимаясь вверх по течению Бирюсы (Она), они почему-то не остановились, а пошли на реки Пойма, Тибишет, Туманшет и Тагул. Со временем они стали зваться коттами, или остяками. (Так звали их казаки, успешно осваивавшие сибирские просторы.) Котты не имели мест постоянного проживания. Летом они ютились по берегам рек, а зимой уходил в тайгу на промысел. Добывали мясо и рыбу для своих нужд и пушнину для обмена на жизненно необходимые товары. Возникло только несколько постоянных поселений, расположившихся в устьях Туманшета, Тагула, Тибишета. Жители в них освоили не свойственные их предкам ремёсла. Занимались шитьём разной одежды, кузнечным делом, шили обувь, изготавливали и разные поделки для себя и на продажу. В этих же поселениях проходили торги в середине лета, когда все охотники спускались по рекам. С низовьев Бирюсы лодками и обозами прибывали купцы.

Оригинально строилось жилье, наполовину срубленное из леса, верхняя часть которого собиралась жердями под конус, загорожена была досками и укрыта землёй и дерном. Наполовину землянка, наполовину чум. А зимой строение утепляли шкурами лосей и оленей. Рядом находилось загороженное пространство, загон для скота, который разводили котты, постоянно проживавшие в поселении. Таких полудомов-получумов было немного — десятка два. Два дома были полностью срублены из дерева, покрыты двускатной тесовой крышей. В них жили торговые люди, сюда же приезжали купцы и раскладывали свои товары.

Вокруг этих строений стояли чумы, покрытые алатаем (берестой). Здесь жили охотники, приплывшие с верховья Туманшета, Тагула, Бирюсы на своих больших, собранных из кедровых досок лодках-илимках. Можно было жить прямо в них, но и чум поставить было недолго, чтобы быть ближе к народу и находиться в гуще всех событий. В лодках обычно проживали подростки, сторожившие их от свободно слоняющегося вокруг скота. Людей не боялись — воровство коттам было неизвестно. Они обменивали пушнину, шкуры лосей, оленей, камус, поделки из бересты на товары, которые нельзя добыть ни охотой, ни рыбалкой. Брали медную посуду, котлы, чайники, для дорогих гостей приобретали и фарфоровые чашки. Покупали чай, табак, сахар, крупу, соль добывали сами на солёном озере, которое находилось недалеко от реки. Загружали свои огромные лодки мукой, разными продуктами, одеждой, материей, украшениями, которые очень любили девушки, и отправлялись в свои стойбища.

Возле чумов всегда горели костры, на них в больших медных котлах, начищенных по случаю праздника, варили рыбу и чай. На гнус мало кто обращал внимание: мужчины потягивали трубки и обдавали себя облаком дыма, и мошкара не летела близко к костру.

Старый Шалгу уже много часов сидел молча. Сначала он наблюдал за игрой света на воде в лучах закатного солнца, потом смотрел на искры, вспыхивающие над костром. На его изрезанном морщинами, измождённом лице иногда появлялась едва заметная улыбка. Длинные седые волосы космами торчали во все стороны, нечесаная борода была взъерошенной. Очередной раз набив свою старенькую