сейчас, чтобы просушить на солнце. С первого взгляда она показалась ему постаревшей и сгорбленной. Но тут она вдруг так быстро и ловко извернулась гибким горностайчиком и глянула через плечо, и лицо её, освещённое солнцем, так просияло, и так заблестели её смоляные косы!
Как проворно она вскочила и, застясь от солнца, старается разглядеть его из-под ладони!
Залаяла собака, и Саймка цыкнула на неё, чтобы старик не насторожился.
Тут Йу понял, что стосковался по ней, и пристал к берегу.
Вот он уже рядом с нею, и она, всплеснув руками, обхватила голову, и засмеялась, и задрожала, и прильнула к нему, обливаясь слезами, и о чем-то просила, и тараторила, и была точно без памяти — то пряталась у него на груди, то обнимала за шею, и уж ласкала и целовала его, и никак не хотела отпускать!
Но колдун сразу почуял неладное; засев в своей шубе, как в берлоге, он бормотал заклинания, созывая волшебных мух, поэтому Йу побоялся ступить на порог, чтобы не оказаться между колдуном и мухами.
Старый лопарь был зол.
С тех пор как в Нурланне поменяли старые лодки на новые, никто больше не шёл к нему на поклон, чтобы купить поветерь, и все его богатство пошло прахом. Он так обеднел, что впору было идти по миру. И оленей у него совсем не осталось, кроме одной-единственной важенки, которая паслась в ограде.
Тут Саймка подкралась сзади на цыпочках и шепнула, чтобы Йу торговал у старика важенку.
А Саймка завернулась в оленью шкуру и стала у порога, чтобы старик за дымом не мог ничего толком разглядеть, кроме серого пятна, и подумал бы, что это привели важенку.
Тогда Йу положил руку на голову девушки и начал торговаться.
Колпак кивал и кивал, но старик плюнул в очаг, так что в огне зашипело. Старик нипочём не соглашался продать важенку. Йу стал набавлять цену.
Но старик только ворочался, вздымал тучи золы и крикливо грозился. Шуба кишела мухами, и мех на ней шевелился.
Когда торг дошёл до меры серебра, старик высунул нос из шубы и осторожно выглянул наружу.
Но он тут же втянул голову обратно и продолжал бормотать по-шамански, пока торг не дошёл до семи полных мер.
Тут колдун затрясся от смеха. Он решил, что взял за важенку дорогую плату.
А Йу подхватил Саймку на руки и бегом пустился с ней к лодке, но Саймка всю дорогу кутала спину в оленьюшкуру чтобы загородиться от колдуна.
И вот они отчалили от берега и вышли в море.
Саймка на радостях захлопала в ладоши, потом схватилась за весло и тоже стала грести.
В небе загорелись сполохи и раскинулись над землёй гребешком, зеленые и красные отблески ярого света плясали по лицу Саймки, длинные языки протягивались вниз, чтоб лизнуть её щеки.
Саймка вступила с ними в споры; она убеждала, размахивая руками, глаза её метали искры, быстрый язычок работал без умолку. Губы, брови, лоб — все в ней было полно красноречия.
Наконец огни померкли; она примостилась у него на груди, и Йу ощутил на щеке её тёплое дыхание.
Под рукой у него лежала копна её чёрных волос, он их погладил и удивился, какая она вся нежная и хрупкая, и как сильно бьётся её сердце, словно он поймал пугливую куропатку.
Йу укрыл Саймку оленьей шкурой, а волны бурного моря качали лодку, словно колыбель.
Они все плыли и плыли, пока над ними не спустилась ночь, и все мысы и острова, все птичьи утёсы скрылись из виду.
ЛитВек: бестселлеры месяца
