Бесценнейшие правила морали,

Из стали возвела в душе каркас?

Не все так делают, Маруся, представляешь?..

Не все идут за чёрный горизонт,

Где дым скрывает смерти и печали…

Не в каждом, видно, эта честь живёт.

Что говорить? Похожа участь наша.

— Спасибо, друг, да только нам пора…

Снимай кольцо и в добрый путь, Наташа.

— В далёкий путь!

— Ни пуха ни пера!

Разговор в саду

По Гефсиманскому саду вдвоём

Шли Иисус и Иуда под весенним дождём.

Стражники ждали их у входа в сад.

— Скажи мне, учитель, ты этому рад?

Завтра настанет последний твой день.

Ты станешь не больше, чем лёгкая тень.

Неблагодарные люди забудут тебя,

Всю мудрость твою под землёй погребя, -

Остановившись у старых ворот,

Сказал Иуда Искариот. –

Сегодня за деньги я продал тебя.

Скажи, учитель, ты ненавидишь меня?

Покачал головой Иисус из Назарета.

— И не жди от меня на вопрос свой ответа.

Ненависть — сильное чувство, мой друг,

Для моего сердца это невыносимый звук.

Надеюсь, что деньги, что ты получил

От первосвященников, иудейских светил

На благо пойдут тебе, мой ученик.

Услышал это Иуда и сразу поник.

А добрый учитель стоял под дождём,

Глаза от воды закрывая плащом,

Мелодию под нос себе напевал

И мыслям своим с тихой грустью кивал.

Иуда покинул предутренний сад.

Христа заковал полусонный солдат,

И тут же, у Гефсиманских ворот

Повесился Иуда Искариот.

Когда-нибудь, когда я стану взрослой…

Когда-нибудь, когда я стану взрослой,

Ко мне придёт мой сын, ещё подросток.

Он подойдёт ко мне и спросит тихо:

«Скажи-ка, мама, ты когда-нибудь любила?»

«Естественно, сынок, — скажу ему. –

К чему ты спрашиваешь, только не пойму.

Ты, может, полюбить успел кого-то?»

«Да, мама. Чай с ароматом бергамота,

Свет рыжей лампы на моём столе,

Дождливые разводы на стекле,

Учебники, тетради, мой пенал,

Мяч, во дворе который я пинал,

Потёртый и поношенный рюкзак,

По выходным билеты в зоопарк,

Ночами улиц ярко-жёлтый свет…

И девочку, что я люблю уже семь лет.

Ты знаешь, мама… Я слышал разговор:

То был между друзьями жаркий спор.

Они хвалились, что уже два года

Бессменно любят одного кого-то,

А я не понял их, ведь для меня семь лет

Ничтожно малый срок. В них чувства нет,

Иль это я с поломанной душой

Не подхожу под мировой шаблон?

А может, странного нет в чуде ничего,

Не редкость тот, кто любит глубоко,

И я обыденность, которых миллион,

А моё чувство далеко не эталон?

Скажи мне, мама, неужель и ты

Спустя два года огненной любви

Её, как вещь, как сон, легко забыла?

Скажи-ка, мама, ты когда-нибудь любила?»

И я ему скажу: «Конечно, сын.

Ты видишь, из груди струится дым?

То бьётся сердце в пламени любви,

В чьей верности я клялась на крови.

Когда я в твоём возрасте была,

Забыть любовь я тоже не смогла,

И все вопросы, что мне задал ты,

Я спрашивала у своей судьбы.

Быть может, что и я тогда сломалась,

В далёком прошлом навсегда осталась,

И вот теперь, без денег и без карт,

Не подхожу под мировой стандарт.

Да, тяжело любить кого-то…

Не то что чай с ароматом бергамота!

Пойдём, сынок, нас ждут ещё дела,

Что жадная любовь не отняла…»

Один на восемь миллиардов

Поспорили однажды строгий разум

И пламенное сердце о любви.

Один твердил: любить им ещё рано,

Другой скулил от страха и тоски.

Они повздорили немного не без дела,

И спор затеяли они не просто так:

Была душа, что их двоих задела,

Обоим подала заветный знак.

И сердце загорелось, словно факел.

Оно взбесилось, будто дикий зверь,

Оно оберегало, словно ангел,

Оно открыло запертую дверь.

Любило сердце чисто, бескорыстно

И даже не ждало любви в ответ.

Да, это сердце было ненасытно

Спустя и многие десятки долгих лет.

А ум молчал. Он знал, что не услышит

Глухое сердце разума слова,

И было ему жаль, что сердце дышит,

Пока мертва седая голова.

Прошли года, а сердце не угасло.

Ему дивились многие тогда:

Как сердце быть влюблённым не устало

И пронесло огонь свой сквозь года?

И разум удивился его силе,

И поразилась верности душа,

А сердце всё любило и любило,

Любило безответно, не спеша.

Прошли года, и пламя подугасло,

Спокойной стала пылкая любовь.

Быть может, сердце то любить устало,

А может быть, остыла его кровь.

И вот тогда заговорил рассудок.

Он успокоить сердце не спешил,

Но не бранил его. Один лишь предрассудок

Стал маяком потерянной души.

Рассудок думал, мозговал и мыслил,

Анализировал, рассчитывал, читал,

Смотрел воспоминания и днями

Задумчиво достоинства искал.

И всем он был хорош — не придерёшься!

Ум слушал плач сердечка за стеной

И с грустью признавал: он был хорошим.

Он был такой один на миллион.

Себя любить он не позволил сердцу.

«Оно и к лучшему», — сказал устало ум

И сам себе со страхом не поверил,

На сердце глянул и с тоской вздохнул.

Он был одним, которого признали

И сердце, и рассудок, и душа,

И на вопрос: «Вы с ним бы быть желали?»

Все трое мне сказали хором «да».

А разум тот не требовал награды,

И сердце не ждало в ответ любви…

Он был один на восемь миллиардов,

На всех возможных жителей Земли.

Песня о Короле и Пастушке

В одной стране жил-был Король.

Он правил с давних пор,

Но только нрав имел крутой,

Чуть что — и сразу в спор.

Он мудр был, в решениях твёрд,

По-своему велик,

Но только вспыльчив, как костёр,

Жить мирно не привык.

Ещё в стране той жил Пастух.

Он пас своих овец,

И толстый дуб его земель

Обозначал конец.

Он на свирели по ночам

Под дубом тем играл,

Чтоб даже к вспыльчивым царям

Блаженный сон слетал.

У Пастуха была Сестра –

Красавица, увы.

Увы, ведь стала красота

Достоинством молвы.

Она от брата в стороне

Пасла стада коров,

А с ней домашний Волк в пенсне

Стерёг их от врагов.

Ещё в стране той жил Колдун –

Премилый старичок.

Он каждый день ловил мальков

И бабочек в сачок,

Но лишь спускалась темнота

На домик колдуна,

Он отпускал весь свой улов

До завтрашнего дня.

Ещё жила в стране Лиса.

Она таскала кур

И уносила их в леса,

Спуская сотни шкур.

У Пастуха жил серый Волк,

Прирученный Сестрой –

Она не знала, что старик

Был в сговоре с Лисой.

А та пушистая краса,

Пока храпит