множество), опять казался чем-то ужасным. "Нет, невозможно, - твердил он, - не смогу я"... - И он вскакивал, принимался ходить по комнате, сердито хмыкая и теребя свою отросшую за зиму бороду - точно именно борода была виновата в его застенчивости.

V

Для Чубарова наступила мучительная полоса тех бесплодных колебаний, от которых пустеет голова, и перестаешь верить самому себе. Он то с отчаянной решимостью начинал собираться в Берново, уже готовый сказать, чтобы запрягали лошадь, то, напротив, окончательно падал духом и терял всякую надежду остановиться на каком-нибудь решении. И только после долгих размышлений он пришел к простому, казалось бы, выходу - написать ей письмо.

Однако и на это ушло больше недели. Сначала Чубаров исписал и уничтожил всю имевшуюся в запасе почтовую бумагу, потом стал брать из конторы простую, писчую. А когда письмо было совсем закончено, он, недовольный какой-нибудь одной буковкой, вновь и вновь переписывал его набело... Но вот, наконец, письмо отправлено. В нем всего несколько строк. "Можно ли приехать к вам?" - спрашивал Чубаров.

VI

Прошло несколько дней, а ответа все не было. Чубаров, похудевший, истомленный ожиданием, сидел в конторе за проверкой февральского отчета. Он уже давно жалел, что послал письмо, не ждал ответа и старался не думать вовсе обо всей этой истории. Когда повезли почту, и мальчишка-конюх принес ее в контору, он вяло, нехотя потянулся к этой пачке газет и разноцветных конвертов. И первый же конверт, попавший ему в руки, синий, с тремя дешевыми марками, бросился в глаза своим коротким местным адресом:

Тешелово

Тов. Чубарову.

С бьющимся, сразу задервеневшим сердцем схватил его Чубаров и молча, не обращая внимания на изумленную Ксению Васильевну, пошел к двери. Войдя во двор, он огромными шагами, напрямки по серому тающему снегу, напоенному водой, как губка, бросился домой, запыхавшись, влетел к себе и, остановившись посреди комнаты, разодрал конверт. Легкий листок выскользнул оттуда, покачиваясь, упал на пол. Он нагнулся за ним, близко поднес к глазам... Прямым, неустановившимся почерком написанные строки запрыгали перед ним и, жадно пожирая их, с трудом вникая в смысл каждого слова, он прочел:

Тов. Чубаров!

Я только что вернулась из Свердловской волости и потому не могла раньше написать свой ответ. Я не понимаю, зачем вы меня спрашиваете? Вы спрашиваете меня, можно ли вам приехать. Конечно, да, можно, я буду очень рада. Сначала я ждала, что вы и так приедете, а потом перестала ждать. Терентьев рассказал про вас, что вы меня якобы боитесь и чтоб я из-за этого сама приехала к вам в совхоз. Разве я такая страшная? Не думаю. Я бы приехала, но времени абсолютно нет, и пришлось бы итти пешком, потому что казенную лошадь нельзя брать по личным целям. Разве только можно заехать по дороге в город, когда все равно буду рядом. Так что лучше вы приезжайте как-нибудь в воскресенье, я тогда свободна и можно днем.

А. Шапкину.

Росчерк, похожий на "у", был наивный, детский. Чубаров долго вглядывался в него, и ему стало грустно. Неужели придется ждать до воскресенья, до послезавтра? Ему бы хотелось ехать немедленно... Но он еще раз перечитал письмо, и от грусти этой не осталось следа: "Я буду очень рада... я бы приехала"... - неужели все это правда? Он очумел от внезапного ликованья, затрепетавшего в нем. "Известная Шурка Шапкину" - воскликнул он, взмахнув шелестящим листком - и неумело поднимая ноги, заплясал перед зеркалом, гримасничая и показывая собственному всклокоченному отражению язык.

VII

Ночь Чубаров провел в сладком и странном полусне, в котором нетерпеливые мечты смешивались с дремотой и каким-то неуловимым беспокойством.

Только утром, против обыкновения проснувшись довольно поздно, Чубаров понял причину этого беспокойства - и испугался. Уже несколько дней он не выходил к Оке, а при той теплой погоде, какая стоит последнее время, она может со дня на день вскрыться, быть может, уже вскрылась... Прощай тогда Берново, не попадешь в него до конца ледохода!.. "Вот глупо, - думал Чубаров, торопливо одеваясь и поглядывая на серый кислый полусвет за окнами, - ужасное легкомыслие" - и, прежде чем отправиться на запоздавший наряд, он забежал к реке, долго простоял под мелким, едким дождем, повисающим в воздухе, как туман, всматриваясь в обнавозившуюся дорогу, что спускалась вниз и вилась по льду подобно реке на географической карте. Лед на Оке был синий, набухший, но, повидимому, держался еще крепко. Вот только надолго ли? Вряд ли! - Заокский, далеко видный берег весь стал рябым от проталин, в придорожных канавах булькала невидная под снегом вода - во всем была заметна разрушительная работа весны... И беспокойство Чубарова не уменьшилось - еще несколько раз за день он выходил на берег, волнуясь и с трепетом ожидая, что лед уже тронулся.

К вечеру дождь стих... Порывистый, теплый ветер разогнал тучи, и воскресенье началось солнечным, ясным утром. Ока еще держалась, и сейчас, под солнцем, выглядела даже надежней вчерашнего. Но снег за ночь осел еще сильней, проталин стало больше, и вниз, по склону берега, обильно и громко мчались ручьи. О том, чтобы пуститься в путь на лошади, нечего было и думать. Вспоминая о письме и чувствуя легкое превосходство над ней, Чубаров решил итти пешком. Он много времени потратил на то, чтобы подравнять бороду, приодеться и вычистить сапоги, и вышел из дому часов в одиннадцать.

Через реку он перебрался без особых трудов. Правда, у берегов уже образовались закраины, но они были не широки, и через них можно было просто перешагнуть. Самый же лед, покрытый жидким месивом из воды и снега, хотя и промочил Чубарову ноги, был все же вполне крепок... И, выбравшись на другой берег, Чубаров весело зашагал по скользкой, мокрой дороге, глубоко вдыхая парной воздух, слушая галдение грачей и поглядывая на выпуклые деревенские полосы, выступающие горбами своими из-под снега... Ожидание томило его, но страха, нерешительности не было.

С таким чувством вошел он в Берново и, увидав у самой околицы бабу в подоткнутой юбке, гонявшуюся за рыжим телком, - крикнул ей, ничуть не заикаясь:

- Скажите пожалуйста, где здесь живет гражданка Шапкина?

Баба остановилась.

- Шапкина? - с готовностью откликнулась она, - это которая? Виковская, что ли?

Она охотно оставила в покое теленка, который шалым галопом продолжал носиться по снегу, подошла поближе и принялась - многословно и путано - об'яснять дорогу. Чубаров все же понял ее - давно уже он пошел дальше, а она все кричала ему вслед:

- Прямо, прямо ступай, за церквой она находится, внизу кооператив, а наверху эта самая