лейтенанта. В тот день, 7 января, я приехал на Центральный аэродром, попрощался с товарищами, передал подарки родителям. Меня не взяли в Челябинск играть потому, что Василий Иосифович Сталин, наш главный начальник и шеф, так приказал: дескать, неудобно, Виктор только что к нам перешел, в родных стенах его освистают, неприятности могут возникнуть со стороны бывших почитателей. В общем, не стоит его брать. Вот я и остался. Оказывается, и в жизни остался...

— «Колоссальную роль в нашем хоккее сыграл Виктор Шувалов, — Пучков словно вскинулся, когда я упомянул это имя. — Это центрфорвард нового типа. И при нем, и после него, например паренек один из «Спартака», пытались ему подражать, копировать. Но — и труба пониже, и дым пожиже. Были другие, отличные, но не в его манере. Шувалов распасовывал и сам забивал очень много. Играл чаще на заднем пятачке, при всем при том нес большие защитные функции, всегда успевал откатиться. Известное дело: там, где Шувалов, там крепко. Так говорили. Отберет шайбу, выкатится, а там уж края, да какие — Бобров и Бабич, Виктор отдаст, а сам — в тень, но следит за игрой со второго пятака зорко. Чуть что — он здесь — и получите. Его знаменитый щелчок необыкновенный был. Как метлой подметал — шайба на 10—15 сантиметров ото льда отрывалась и почти не бралась. Тройка была уникальная. Макар, тот много работал, Бобров, мягко выведенный Виктором в зону, чудовищно расправлялся с защитой. Его кроссы знаменитые. Войдет в зону и тут же, по диагонали, в центр, по ходу обыгрывая соперников, дриблинг ведь удивительный был. И как только Всеволод чувствовал, что проходит воображаемую прямую, пересекающую линию ворот пополам, и вратарь начал смещаться, тут же он бросал под опорную ногу, впритирку к штанге. Вратари капитулировали. Но это я отвлекся. О Викторе Шувалове как о человеке не могу говорить без восхищения. Скромен, с высоко развитым чувством собственного достоинства, он воплощает мое понятие о человеке нравственном, справедливом. Он сплачивал людей уже одним своим присутствием. Виктору Григорьевичу уже давно за 60 лет, а встретил я его на балу олимпийцев в Москве, — как огурчик, и работает по-прежнему. Всегда был бешено трудолюбив. Когда же в наш хоккей стало прибывать полку не профессионалов, а нахалов, то его плечиком этак-то и оттеснили. Шуваловых привыкли приглашать на лед — они никогда не привередничали. А вот, когда они ушли со льда, достойного им места почему-то не находится» — так закончил свою горячую и подробную характеристику Н. Пучков.

— Часто мне приходилось слышать о собственном «щелчке». Какой щелчок? — переспросил Виктор Григорьевич, — я чаще всего бросал кистевым. Шайба на крюке, смотрю на вратаря, как он там двигается, и сейчас — кистевым, он ведь трудно уловим для голкипера. Да, в наше время зарубежные фирменные палки наперечет были. А с нашими клюшками щелчком бросать — не насобираешься обломков. Я про те времена говорю. А сейчас кистевой бросок — марка классного нападающего — редко применяется. Это очень обедняет тактику форварда.

ВЕРСИИ ТРЕТЬЯ И ЧЕТВЕРТАЯ

Уже говорилось о том, что в тот день сильная была поземка, белым-бело вокруг было. Экипаж, когда заходил на посадку, врубил свои прожекторы, чтобы осветить путь впереди. Поземка с ярким светом прожекторов, возможно, создала видимость внезапно вспыхнувшего пламени. Ребятам показалось, вероятно, что, самолет загорелся, и они бросились в хвост салона все сразу, гуртом. Машина потеряла управление и рухнула. («Я почему-то инстинктивно склоняюсь к этой версии, так как знаю, что многие ребята плохо переносили полеты, нервничали», — добавляет Пучков).

По четвертой версии, предложенной полковником Василенко и комиссией, у самолета СИ-47 обрезало мотор. Но это проверить не представляется возможным. Правда, служащие аэродрома говорили, будто слышали перебивы в рокоте мотора, внезапные изменения в характере звука, работы двигателя...

Продолжим наш поименный список. Бывшие спартаковцы, перешедшие в ВВС всей тройкой — Новиков, Зикмунд, Ю. Тарасов. После катастрофы Би-би-си передало: погибли известные советские теннисисты Новиков и Зикмунд. Иван Новиков, которому еще не исполнилось 25 лет, в 50 матчах чемпионатов забросил 73 шайбы; маневренный правый крайний, обладал высокой скоростью, сильным кистевым броском — сказывался, видно, помимо прочего, хороший теннисист. Плотный, жизнелюбивый, Новиков считался в 49-м году пятой ракеткой страны.

Зденеку Зикмунду шел 32-й год. Сын обрусевшего чеха (до войны его отец был в числе руководителей института физкультуры), Зденек зарекомендовал себя как хороший теннисист, особенно успешно выступал он в парном разряде, играл вместе с Н. Н. Озеровым, был чемпионом страны в 1944-1949 годах в паре с будущим спортивным комментатором. Приходится удивляться, как еще он умудрялся играть и в футбол, а однажды выступил весьма успешно за команду мастеров московских «Крыльев». Когда к нам приехала из Чехословакии команда ЛТЦ, наделавшая шуму в качестве чуть ли не корифеев канадского хоккея (гости и в самом деле оказались сильны, но делавшие первые шаги советские хоккеисты сумели на равных провести с ними несколько матчей), Зденек Зикмунд выступал против своих бывших соотечественников.

Юрий Тарасов, 27 лет, до 1944 года воевавший на фронтах Великой Отечественной, младший брат Анатолия Тарасова, слыл смелым, энергичным и быстрым левым крайним, формировавшим вместе с Зикмундом и Новиковым слаженную тройку. Добрый, покладистый, свой парень, Юрий особенно энергично действовал, когда приходилось играть против старшего брата.

ХОЗЯИН ОСОБНЯКА НА БУЛЬВАРЕ

В те времена, когда подлинный, настоящий памятник великого Андреева, увековечившего Н. В. Гоголя в горестной позе мучительных раздумий и скорби, стоял на своем месте у истоков Гоголевского бульвара, в те времена, когда у его гранитного подножия с бронзовыми горельефами знаменитых бессмертных героев и персонажей протекали сотни и сотни детских лет, складывающихся в ребячьи судьбы, тогда там ежедневно — по сезону — разыгрывались футбольные и хоккейные турниры. Нам, детям Арбата, нередко приходилось вдруг прерывать игру, чтобы полюбоваться картиной неслыханной дерзости и попрания всех орудовских и милицейских законов и знаков, что, признаем это, всегда как-то предосудительно, но властно притягивает мальчишечьи души. Просторная тогда Арбатская площадь, не прорытая туннелем, открывалась взору вплоть до нынешнего Калининского проспекта. И вот оттуда, поближе ли от улицы Фрунзе, где вначале Министерство обороны, а в конце ее — Кремль, вырывалась на большой