мне за всю мою жизнь такой герой, которому хотелось бы покориться. Все больше самой приходится командовать…

Не успела я достать из шкафа нарядную одежду, как требовательно затрещал дверной звонок.

Глава 2

Яков Матвеевич Вальтер живет в соседней квартире № 28 уже, наверное, четверть века. И ровно столько же лет он в меня влюблен.

Разумеется, женщина всегда чувствует, когда у мужчины при взгляде на нее начинает чуть чаще биться сердце. Подобные открытия всегда радуют, даже если семейная жизнь сложилась вполне себе удачно. И все же — приятно иметь под боком преданного поклонника. Особенно такого.

Яков Матвеевич, как всегда, радовал глаз своей утонченной элегантностью. По-видимому, он уже готовился ко сну, поскольку был облачен в бежевый аристократический халат со стегаными шелковыми отворотами. Из-под халата, конечно же, выглядывала белоснежная рубашка, а не пошлая голая грудь, как у некоторых. На шее был замысловато повязан свежий бежевый платок. Светлые брюки мягкими складками ниспадали на замшевые домашние туфли.

Он был похож на парижского щеголя середины девятнадцатого века, присевшего на минутку, чтобы перевести дух после светской прогулки по вечернему бульвару дю Тампль; вот только Яков Матвеевич присел в свое инвалидное кресло не на минутку. Вот уже четверть века он не может встать. Совсем.

Двадцать пять лет назад с ним произошел несчастный случай. Несмотря на все мои выпытывания и приставания, подробностей трагического события я так и не узнала. Все что мне было известно: Якову Матвеевичу чуть меньше шестидесяти, он доктор исторических наук, помогает Эрмитажу готовить выставки, коллеги называют его «Стивеном Хокингом от истории»… Он одинок, если не считать рыжего кота Ренуара и приходящей сиделки — дальней родственницы.

И я уже говорила, что он безнадежно в меня влюблен?

— Добрый вечер, Любовь Васильевна, не побеспокоил? — Яков Матвеевич подкатился чуть ближе и учтиво склонил голову. — Я подумал над вашей просьбой — мне кажется, лучше всего арабскую атмосферу вашей спальни дополнят репродукции Анри Матисса. Его марокканский цикл — эти сочные цвета, майоликовая плитка, яркое солнце, мечети…

— Ох, Яков Матвеевич! — перебила его я, схватившись за сердце. — Миленький мой, родной, как бы я хотела сейчас с вами об этом поболтать! Но мне срочно нужно убегать.

— Что-то случилось? — корректно поинтересовался сосед. — Я могу вам как-то помочь?

Из приоткрытой двери его квартиры высунул любопытный нос рыжий безобразник Ренуар, желая тоже поучаствовать в интересном разговоре.

— Да как тут поможешь… — горестно махнула я рукой. — Сама, всё сама! Степочка так и норовит вляпаться в неприятности, нужно предотвратить. А то ведь, не дай Бог, женится еще на этой Пантере! Мне такая криминальная невестушка ни к чему.

— Вы о Катерине с пятого этажа? — удивился Яков Матвеевич. — Не знал, что ваш Степан к ней неравнодушен.

— Пока еще, я надеюсь, равнодушен. Но сегодня вечером все может измениться, и я должна проследить, чтобы этого не случилось! — твердо сказала я. — Поеду в ресторан, где она выступает, и прослежу, чтобы эта девица к моему Степочке не приставала!

— Любовь Васильевна, — поднял брови Яков Матвеевич. — Простите великодушно мою бестактность — но уместно ли это? Вы вырастили хорошего сына, у него есть своя голова на плечах, он отдает себе отчет в происходящем…

— Вот-вот, за такими эти пантеры и охотятся! — отрезала я. — Вам, Яков Матвеевич, не понять материнскую тревогу! За каждым супергероем, как я всегда говорю, стоит его мамочка. Которая правильно направляет его суперсилу и оберегает от всяких хищниц.

— Еще раз простите, — снова склонил серебристую голову сосед, ухватился за поручни кресла и начал его разворачивать. — Не смею больше вас задерживать. Да, и повторюсь: если с моей стороны нужна хоть какая-либо помощь, не медлите ни минуты, обращайтесь, несравненная Любовь Васильевна. Вы знаете наше с Ренуаром искреннее к вам расположение…

Я кокетливо улыбнулась и завернула ему с собой парочку горячих пирожков — а то чем он там, старый холостяк, питается! Сиделка его готовить не умела совершенно.

Закрыв за Яковом Матвеевичем дверь, я побежала обратно в спальню.

Так, какой наряд подойдет для дорогого ресторана, расположенного в непосредственной близости от Невского проспекта?

Пожалуй, вот эта леопардовая кофточка со сборкой на правом плече будет смотреться неплохо. А если сверху еще шелковый шарфик с тигровыми полосками повязать? Ну вот, шикарно получилось. Все лишние килограммы спрятаны. И кто теперь хищница, а, Пантера? Черные брючки — и в пир и в мир годятся. Ортопедические туфли казались грубоватыми, но на ноги все равно никогда никто не смотрит.

Я взбила свои короткие желтые кудряшки, облилась любимыми духами под названием «Персидская гурия», подхватила блестящую розовую сумочку и критически обозрела себя в зеркале. Роковая женщина, фам фаталь! Или фем? Надо будет потом у Якова Матвеевича уточнить. Воркует на французском, как уроженец Прованса, куда он мечтает переехать на постоянное место жительства.

Повинуясь внезапному порыву, я прикрепила на левую грудь большую брошь, усыпанную гранатами, и наконец-то вырвалась на улицу.

Петербург уже накрывали белые ночи. Пик их придется на двадцатые числа июня, но и сейчас, второго числа, вечера были светлыми. В этом фантастическом освещении даже наше Купчино казалось вполне себе романтичным местом.

Впрочем, романтика эта была на любителя, с некоторым криминальным оттенком. Степочка, обожавший американские фильмы, называл Купчино «питерским Бруклином».

Трясясь на трамвае и глядя на побитые фурами дороги, на потрепанные спальные девятиэтажки, на облупившиеся балконы, заваленные разномастным барахлом, от пляжных зонтиков до горных лыж, от мешков с картошкой до дермантиновых чемоданов, — я размышляла о том, почему мне никогда не хотелось переехать в другой район. Меня не прельщал ни просторный Приморский, ни зеленый Выборгский, ни солидный Василеостровский; я оставалась равнодушной к историческому шарму Петроградского района, к морской славе Кронштадтского, к столичным амбициям Московского.

За что же я так любила свое Купчино?

Уж точно не за его репутацию, весьма сомнительную: Фрунзенский район являлся неким анклавом, отрезанным от остального Петербурга многочисленными дорожными путями, малосимпатичным Обводным каналом, несколькими кладбищами. До недавнего времени на полмиллиона человек здесь приходилась всего одна станция метро, которую нужно было брать с боем.