усмехаться… а Вран лишь усмехнётся и перекинется в человека. И тогда никто уже не скажет ему: Вран, ну что за чушь ты опять затеял?

Вран выгребает из поясной сумки своё главное, но временное сокровище: шесть пар грубых охотничьих, разделочных и ремесленных ножей, которые он собирал целый день по всей деревне. Вран должен незаметно вернуть их до рассвета, иначе дело может закончиться поркой.

— Ого, — говорит девушка, явно снова с трудом сдерживая смех. — А ты хорошо подготовился. А почему двенадцать?

— Волком буду в просинец, волком буду в сечень, волком буду в сухий, в берёзозол, травный, изок, червен, зарев, ревун, листопад, волком буду в груден, а потом — снова в просинец, волком буду целый год, — бормочет Вран больше для себя, чем для неё: это тоже часть заговора, хорошо, что напомнила.

Вран втыкает все ножи в землю плотной линией остриями вверх. На самом деле Вран втыкает их не в землю, а в снег, но Вран считает, что сойдёт и так. Землю сейчас всё равно не пробить.

— А ты умеешь? — вновь заговаривает девушка.

— Что умею?

— Кувыркаться.

— Нужно кувыркаться?..

— А ты как думаешь?

— Мне сказали, что нужно просто перепрыгнуть.

— Кто сказал?

Вран с шумом выдыхает через нос. Он очень сомневается, что Земля-матушка и Небо-батюшка, а также волк-братец и волчица-сестрица будут внимать ему так же благосклонно, как в самом начале, если он будет продолжать прерывать обряд разговорами с этой девицей.

— Красавица, обещаю тебе, я расскажу всё потом — а пока не мешай мне, — просит он.

Девушка прикусывает уголок губы.

— Хорошо, красавец, — легко говорит она. — Смотри, разбегись хорошенько — а то…

Она делает неопределённое движение глазами: мол, сам знаешь, на чём может оказаться твоё задубевшее тело, если силёнок не хватит. Вран бегло закатывает глаза. Может, он и не крепок внешне, но жилист и ловок — уж это-то девушка могла и разглядеть, столько на него пялилась.

И продолжает пялиться.

Будет, конечно, история, если она всё-таки окажется загулявшей в лесу ночницей или русалкой, страдающей зимней бессонницей. Конечно, поди, в обмёрзшей реке куковать скучновато — вот и решила прогуляться. Только откуда одежду взяла?

Что ж, в этом случае Вран поймёт точно: сами тёмные леса, сами быстрые реки против того, чтобы он вступал в их мир. Уже вестников ему посылают: остановись, Вран, не для тебя это, не твоей судьбы эта дорога. Надоел ты нам, в общем, Вран. Всё ходишь и ходишь, всё просишь и просишь. А волком надо родиться, вот и всё.

Вран прикрывает глаза, отгоняя навязчивые мысли. Делает несколько глубоких вдохов. Шепчет последнюю, завершающую, отчаянную присказку — и сигает через ножи.

И ничего не происходит.

Ступни снова взывают от холода снега, одна нога проваливается в неожиданный сугроб почти по колено, Вран шипит от колючей боли, распахивая глаза. Быстро смотрит вниз — на своё тело, на свои руки, — но, разумеется, никаких изменений не видит. Да и, превратись он в волка, он бы это почувствовал. Так сказала зелейница.

Зелейница, намешавшая ему какой-то бурды вместо желанного сока тирлич-травы.

— Ну и срань, — цедит он, с чувством сплёвывая на снег.

И тут же осекается: ой-ёй. Вот это Чомору точно не понравится. После такого хамства и из зимней спячки вылезти не лень.

— Чомор, Чомор, прости мой наговор, — торопливо говорит он, подскакивая к невысокому орешнику: отлично, ещё и поклон извиняющийся получится. Губы касаются снега на одном из листьев, шепчут извинение и в него — а девушка начинает хохотать.

Нет, это точно что-то потустороннее. Слишком дивный и звонкий этот смех — девки из соседних деревень так не смеются, русалка, Вран готов поклясться: русалка.

— Какая ты… — тянет он, поднимая на неё взгляд.

— Какая?

— …смешливая.

Улыбка девушки становится задумчивой. Словно размышляет: понравилось ли, не понравилось.

— Ну, допустим, — говорит она. — Не хочешь одеться, юный волк?

Вран вздрагивает.

— Осторожнее, красавица, — говорит он, подходя к своим вещам. — Не кликай лютого понапрасну.

— Это ты мне говоришь? — поднимает брови девушка. — «Волк-братец, волчица-сестрица, волком буду в просинец, волком буду целый год»? Да к тебе бы уже все твои лютые сбежались.

Совсем не понимает, что несёт. Но точно не местная: таких дурочек среди местных нет, впустую волка звать даже ради всего смеха на свете не станут. Либо егозит, либо и вправду не знает, что в этом такого — а, значит, ничего страшного в волке не видит. Вран тоже, на самом деле, не видит. Но и тревожить его лишний раз не хочет — только по делу.

— Я по делу его кликал, — так и поясняет он, натягивая на ноги онучи едва шевелящимися пальцами: хорошо хоть не свои взял, из меха. — А ты — просто так.

— А откуда ты знаешь? Может, тоже волчицей стать хочу?

Онучи промёрзли, промёрзли и холщовые штаны, и шерстяные, и даже тулуп. Вран, впрочем, не особо на них и надеялся. Вран уже ни на что не надеется.

— Стань, стань, — бормочет он, влезая в сапоги. — Вот и ножи тебе, можешь перекувыркнуться, или как там, по-твоему, правильно. Как раз проверим.

Вран честно пытался её остановить — если она собирается играться с волками дальше, у него рыльце не в пушку. Может, если и заявится волк с ней разбираться, Вран как раз его и спросит: что же ты по её зову приходишь, а по моему — нет? А ведь сколько я звал тебя, волче. Уже шестой год пошёл, как зову.

— Грубишь мне? — вдруг прищуривается девушка.

Но злобы в её глазах нет — нет и в голосе. Притворный этот прищур, испытующий, даже игривый. Похоже, Вран продолжает её забавлять.

— Ни в коем случае, красавица, — отвечает Вран, подхватывая со снега сумку и наконец выпрямляясь. — Как можно такой волоокой грубить? Просто предлагаю, чтобы тебе не скучно было.

— Ах, значит, развлекать меня хочешь? — Девушка делает к Врану первый шаг. — Значит, волков ты не кликаешь, а нечисткам лесным веселье предлагаешь? Ты смотри, Вран из Сухолесья. Какой-то ты необразованный. Нечистки веселиться любят — могут и навсегда тебя забрать, если сам предлагаешь.

— А ты нечистка? — только и спрашивает Вран.

Девушка продолжает идти к нему, неторопливо, изящно, каждый шаг — как кусочек танца, плавного и завораживающего. Девки из деревни бы удавились, такой шаг увидев. Они-то только для прыжков в хороводах годятся.

— А ты как думаешь? — спрашивает девушка в ответ.

И, не успевает Вран и слова сказать, разворачивается к нему спиной — и Вран вдруг понимает, что приближалась она не к нему, а к ножам.

Лёгкая, как пёрышко, и стремительная, как стрела; девушка отталкивается от земли, одним ловким,