них тут же и «лежит» всю жизнь. Да даже если свалил куда подальше, весь такой в белых кедах и асфальте, то деревня-то всё равно с тобой навсегда, вот здесь, — он постучал себе по виску. — Я б так не хотел. Сугроб — свободен и живет как хочет без всех этих условностей, — мальчишка снова громко цыкнул между передних зубов, задумчиво взглянув на верхушки деревьев.

— Ну и дурак! Нельзя ж всерьёз думать, что сугроб — лучше человека. Человек может стать кем угодно! Я точно лётчиком стану, буду везде-везде летать. А ты кем? Дворником? — с издевкой спросил я.

— Как кем? Во даешь! Я с кем битый час разговариваю? — нервно произнес он. — Сугробом я стану, каждой зимой буду к тебе являться. Вот увидишь! Буду прям как ты… — на этих словах мальчик сорвался с места и побежал снова вглубь парка, как мне показалось, по-злому цыкнув напоследок.

— Как я что? — крикнул я вдогонку, желая ещё немного позлить малыша.

Он был от меня уже довольно далеко, но повернулся (потом я много представлял себе этот момент) и крикнул так звонко, что эхо пролетело по заснеженному парку:

— Везде-везде…

Я не успел спросить его имя, и откуда прибыло в наш район такое чудо. Мне было невдомёк, говорил он на полном серьёзе или придуривался. Недолго понаблюдав за его удаляющейся сквозь снежную пелену фигурку, я не спеша побрёл домой. Обдумывая услышанное, я твёрдо решил назавтра вернуться в парк, чтоб доказать несмышлёнышу, что он окончательный и бесповоротный дурак.

Утром мальчика нашли мёртвым. В парке. Он замёрз в сугробе.

* * *

Я никому не рассказывал об этой встрече. Тогда это было очень страшно. От ужаса бросало в пот, накатывало оцепенение. Несколько раз я замирал, слыша чьи-то шаги, думая, что сейчас последует стук в дверь. Я понимал, узнай следователи о нашем разговоре, меня затаскают по допросам, заставят снова и снова пересказывать тот вечер и в конце концов прикажут на опознании взглянуть в глаза мертвецу. Как ребенок, коим я и являлся, может уговорить себя пройти через это? Никак. Да и зачем? Никто не знал о той встрече с мальчиком, так должно было и оставаться впредь.

Столичные следователи обвязали парк лентами, допрашивали чиновников, местных жителей. Инцидент был отнесён к несчастным случаям и считался нежелательным для репутации посёлка. Поэтому официальной информации никакой не последовало, будто б не было и мальчика. Поползли слухи, что некий заезжий бабушкин внучок из соседнего поселка, столичный тихоня-ботаник без особых примет, то ли сбежавший от жестоких родителей, то ли от школьных преследователей, решил схорониться в сугробе на ночь, как выживатель из какого-то реалити в качестве доказательства своей стойкости. Короче говоря, всё в кучу, а где правда — поди поищи. Несколько дней все говорили только об этом, а я боялся даже дышать, чтоб не навести подозрений. В сторону парка, конечно же, я даже не смотрел.

После новогодних праздников наступила учебная пора. Сказать, что я был в унылом состоянии — ничего не сказать. Меня терзали мысли о замёрзшем мальчике, я раз за разом воспроизводил наш разговор, почти сошёл с ума, вспоминая детали того вечера: внешность «гусёнка», его фразы, странности.

В первый же вечер после каникул я шёл из школы по протоптанной дорожке вокруг сугробов, которых до весны никто никогда не убирал. Проходя мимо старого покосившегося забора, где снега было особенно много, я услышал осторожный хруст. Остановившись, я обернулся и заметил боковым зрением какое-то движение, едва уловимое, тихое, ползущее. Снег, который давил на забор, медленно, но сильно и настойчиво накатился, резко прижав старые доски к земле. Так и застыл, будто б хищник верхом на жертве. И снова звенящая безмятежность: ни ветра, ни шороха. Почему он упал именно сейчас, я тогда не понял, но мне стало не по себе.

На следующий день по дороге домой на меня враз свалился с дерева ком снега, прям на голову, почти сбил с ног. От неожиданности я отскочил в сторону, снял шапку, принялся брезгливо трясти, будто б от грязи. В этот самый момент моего слуха коснулся едва уловимый звук — до боли знакомое цыканье. Я так и замер, с несбитыми сугробиками на плечах. Холод прошёлся по телу, стало тяжело дышать. На миг остолбенев, в следующую секунду я уже мчался домой. Так быстро мне ещё бегать не доводилось. Будто б наперегонки с тем, кого не обогнать, казалось, в никуда, стремительно на месте. Не знаю, за сколько я добрался до дома, зато помню, как дрожащими руками закрыл за собой дверь и прислушался. Тишина. Абсолютная. Тяжёлая. И только кровь в висках «тук-тук», «тук-тук».

На утро я прикинулся больным. Мама, прямо скажем, не сильно любила оставлять меня дома без веских причин, а именно без температуры. Но я так стонал и уговаривал, что в итоге она сдалась, разрешив не ходить в школу до выходных.

В понедельник все мои страхи улетучились, мне казалось, ничего глупее выдумать нельзя. Что за бред бояться сугробов, только потому, что какой-то незнакомец что-то там про них вещал. Ну да, замёрз он в итоге, что ж теперь пугаться снега и каждого шороха, не вылазить из дома до весны? В ходячих мертвецов я не верил, считая себя в высшей степени разумным человеком. Дабы окончательно убедить себя в иррациональности моего страха, я твердо решил прогуляться в парке после школы. А что тут такого, парк как парк — старый дружище, с которым я провел всё детство, где я знаю каждую ямку и бугорок, тропинку и камень.

В парке было светло, несмотря на вечернее время, снега даже прибавилось (с того самого дня снегопады шли не переставая). В какой-то момент мы даже решили, что объявят чрезвычайное положение и разрешат не ходить в школу. Но нет, снег снегом, а уроки по расписанию.

Как назло, сугробы были повсюду. Большие и поменьше, они застилали весь парк. Сквозь них вела лишь вытоптанная узкая колея. По ней я и пошёл, почему-то стараясь не касаться снежных стенок дорожки. Проходя мимо лавочки, тоже щедро посыпанной снегом, я заметил на спинке бугорок в том самом месте, где сидел мальчик. Сердце ёкнуло, но быстро взяв себя в руки, я смёл сугробик варежкой и побрёл дальше.

Всё шло хорошо. В парке было тихо, пахло морозной свежестью, страшно уже не было. Привык. Даже, наоборот, неожиданно легко и спокойно. «Зима — бескомпромиссная красота», — по-взрослому размышлял я. В вечернем свете снег придавал действительности невероятную чистоту и яркость. "Насколько ж всё-таки светло зимой, когда мир покрыт снежной шапкой", — невольно вспомнились мысли «гусёнка». В свете фонаря снег искрился, переливаясь огнями зимы, завораживая. Я вглядывался в это сказочное сияние, как зачарованный, пытаясь разглядеть каждый лучик. Белый