Мадам Хаят (Ахмет Алтан) Страница 1 - Литвек

Ахмет Алтан Мадам Хаят

Hayat Hanım

Ahmet Altan

Перевод с турецкого Аполлинарии Аврутиной под редакцией Екатерины Дубянской

Художник Миша Никатин

Дизайн обложки Анны Стефкиной

* * *

I

Жизнь изменилась за одну ночь. Все настолько прогнило, что никто больше не мог цепляться за корни своего прошлого. Все мы оказались как куклы-мишени в парке развлечений, рискуя в любой момент быть сбитыми выстрелом и исчезнуть.

Моя жизнь тоже изменилась за одну ночь. Точнее, жизнь моего отца. Тысячи акров сельскохозяйственных угодий превратились в багровую свалку после того, как большая страна заявила о том, что она «прекращает импорт помидоров» в результате каких-то событий, которые я не мог до конца понять. Трех слов хватило, чтобы мой отец, который вложил все свое состояние в единственный продукт с безрассудством человека, ненавидящего свою работу, проиграл и обанкротился. Мы потеряли все. Утром после тревожной ночи у него случился инсульт.

Наше падение было настолько неожиданным и головокружительным, что мы толком даже не смогли оплакать смерть отца, наблюдая за происходящим словно со стороны, не в состоянии осознать, что означает для нас эта утрата. Жизнь, которая, казалось, никогда не изменится, рассыпалась с ужасающей легкостью. Мы падали в неизвестность, и я не понимал, где окажусь. Мне предстояло узнать об этом позже.

У нас остались мамины деньги в банке и цветочная теплица площадью четыре акра, которую отец купил для мамы, чтобы она «развлекалась». Мама сказала: «Я дам тебе выучиться во что бы то ни стало, но забудь о прежней роскоши». Сказать по правде, роскошью было как раз изучение литературы в светлом университете, окруженном обширными садами, но мать слышать ничего не хотела о том, чтобы я оставил учебу.

Бедный отец хотел, чтобы я стал инженером-агрономом, но я настоял на изучении литературы. В основе моего выбора, помимо мечты об одиночном приключении во дворце, построенном из романов, лежала уверенность в безопасном будущем.

Через неделю после похорон я поехал на ночном автобусе обратно в город, где располагался университет. На следующее утро подал заявление на получение стипендии. Я был прилежным студентом. Учебное заведение пошло мне навстречу.

У меня больше не было возможности платить за аренду квартиры с большой гостиной и тремя спальнями, которую я делил с другом. Я снял комнату в одном из старых домов на улице с пивной, куда время от времени мы захаживали с университетскими друзьями. Это было шестиэтажное здание девятнадцатого века с фасадом, увитым глицинией, и небольшими балконами с декоративными балюстрадами из черного кованого железа. В здании был деревянный лифт в проволочной клетке, но он не работал. Скорее всего, дом изначально был гостиницей, а теперь сдавался покомнатно.

Оставив себе только самое необходимое, я продал перекупщикам почти всю свою одежду, книги, телефон и компьютер — задешево, словно в отместку за то, что со мной произошло, и поселился в комнате.

Тут имелась кровать с латунным изголовьем, старинная деревянная тумбочка, крошечный круглый столик с отверстием посередине, стул, на стене при входе висело зеркало. Уборная размером со шкаф и душ. Большая гостиная на втором этаже использовалась как общая кухня-столовая. Там стоял длинный стол из грубого дерева и такие же скамьи по обеим его сторонам. Огромный холодильник «Фриджидаер», лет пятидесяти от роду, то и дело хрипел и бился в конвульсиях, но работал. Белая кафельная столешница, раковина со старыми бронзовыми кранами с надписями chaud и froid на фарфоровых ручках, самовар, который таинственным образом всегда кипел и был полон чая, и телевизор. Обычная обстановка общей кухни.

Небольшой балкон в номере оказался очень хорош. Я поставил там стул и смотрел на мощеную улицу. После семи часов вечера она начинала заполняться людьми. В девять часов уже не было видно камней мостовой, только дышащая, разбухающая и разрастающаяся пестрая толпа. Снизу к балкону поднималось облако, пахнущее анисом, табаком, жареной рыбой. Доносились смех, свист, радостные крики. Как будто стоило выйти на эту улицу, как все, что происходило вне ее, забывалось и всех накрывало временное счастье. Я наблюдал издалека за этим развлечением, частью которого больше не был.

Жильцы готовили еду на кухне. Подписанные упаковки с продуктами лежали в холодильнике, и никто не трогал чужое. В этом здании, где жили бедные студенты, трансвеститы, африканцы, промышлявшие подделкой известных брендов, молодые люди из сельской местности, занятые поденной работой, вышибалы из баров и официанты из соседних ресторанов, царили непостижимый порядок и покой. В поле зрения не было менеджера, но все чувствовали себя в безопасности. Все догадывались, что кое-кто из обитателей дома вовлечен в темные делишки, но эта тьма не проникала в дом.

Я не умел готовить. Мне было лень этим заниматься, поэтому я обычно покупал полбуханки хлеба с сыром в магазине на углу и съедал ее. Как и другие новые бедняки, я по смешной неопытности жил не по средствам.

Заходя на кухню, чтобы выпить чаю со своей едой, я обнаружил, что вышибала с татуировками на бицепсах, который всегда носил боксерскую черную майку, готовил неслыханную еду и угощал ею всех, кто оказался в это время рядом. Он готовил необычные блюда, такие как филе с ананасом и луфарь с имбирем.

Дом имел не только загадочную охрану, но обладал и загадочной разведывательной сетью: все знали друг о друге всё. Я, сам не ведая как, знал, что трансвестит по имени Гюльсюм, живший в соседней комнате, влюбился в женатого повара, что парня через две комнаты от меня все зовут Поэтом, что здоровенный негр по прозвищу Могамбо днем торгует сумками, а ночью работает жиголо и что один из деревенских парней застрелил сына своего дяди. Казалось, сами стены кухни перешептывались, распространяя информацию.

Я со всеми здоровался и болтал, но ни с кем не дружил. Единственным человеком, с которым мне нравилось общаться, была Тевхиде. Ей было пять лет, она была также и единственным ребенком в гостинице. У нее были короткие, плохо подстриженные волосы и большие темно-зеленые глаза, чистые, как капли росы, глядящие на все с любопытством. Когда мы впервые встретились, девочка поманила мизинцем, прося меня наклониться к ней. «А ты знал, — произнесла она, — оказывается, есть число, которое называется одна тысяча