закуривали. Они привыкли теперь засыпать на рассвете, итти в бой вечером. Они перепутали день и ночь, жизнь их была трудной, путаной, мучительной. Сегодня им удалось отдыхать четыре часа, и за это они были благодарны Романцову и судьбе. Пришли бронебойщики, присланные комбатом. Через несколько минут остановились у костра минометчики.

— Сережка, мой взвод готов к выходу! — крикнул какой-то лейтенант.

Внезапно он остановился. Сергееву даже показалось, что он споткнулся, хотя место было ровное. Оглянувшись, капитан увидел, каким строгим взглядом прищуренных жестокохолодных глаз встретил Романцов лейтенанта. Тот выпрямился, поднес руку к шапке и четко сказал:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к командиру роты!

— Да.

— Товарищ командир роты, взвод минометчиков прибыл!

— Хорошо. Разрешите им курить. — Романцов обратился к журналисту: — Вынужден попрощаться с вами. Приходите утром в поселок, право… с бойцами бы побеседовали… А сейчас поужинайте. Старшина! Накормите капитана.

Узкий след Михеева и Минбаева терялся среди сосен. Рота шла невдалеке от шоссе, где стояли вражеские заслоны. Бойцы увязали по пояс в рыхлом снегу, барахтались в сыпучем месиве. Автоматы они держали высоко над головою, словно переходили вброд реку. Позади, по уже утоптанной дорожке, шли минометчики. Им было труднее всех: минометы неимоверной тяжестью пригибали их к земле.

Романцова больше всего мучило то, что нельзя было курить. И он понимал, как страдают его солдаты: ведь они тоже не курили. Изредка с вершин сосен падали хлопья снега; тишина ночи наполнялась тогда зыбким шумом, словно кто-то устало вздыхал.

Миновали широкое озеро. Оно еще не замерзло. Вода была черная. Большие, тяжелые волны били о берег, о заросшие посеребренным мхом камни.

Романцов думал, что через два километра он устроит привал, подождет возвращения из разведки Михеева и Минбаева, узнает от них расположение огневых точек противника, уточнит обстановку и внезапно атакует немецкие позиции с фланга.

На привале он обошел бойцов, строго наказал: не курить, громко не разговаривать. Солдаты лежали ничком на снегу, они были похожи на поваленные деревья. Романцов тоже лег, накрыв голову полушубком, включил электрический фонарик. На карте он отыскал поселок. Широкая поляна окаймляла его. Справа, почти вплотную к домам, подходил выступ леса: отсюда Романцов в хотел атаковать немцев. Слева глубокая, узкая трещина лощины разрезала поле.

Внезапно громкая, отвратительно четкая, скрежещущая пулеметная очередь прострочила ночь. Откликнулся другой пулемет: глухое эхо загремело в чаше. Романцов чертыхнулся, смял карту.

— Михеев и Минбаев наскочили на немецкий патруль, — прошептал Рябоконь.

— Где вы видели, младший лейтенант, чтобы в лесном патруле были два станковых пулемета? — сурово спросил Романцов.

Рябоконь от досады покраснел, Он не понимал, что произошло в лесу, и это было ему неприятно.

— Объясните, товарищ командир роты, — простодушно попросил он.

— Это — боевое охранение немцев! — уверенно сказал Романцов. — Фланговое охранение.

— Значит…

— Да. Они ждали моего флангового удара. Потому-то они прикрыли свои фланг огнем станковых пулеметов.

— Я-то думал, ударим немцев с фланга, из леса! — разочарованно протянул Рябоконь.

— Я тоже так думал!.

Машинально вынув сигарету, он перехватил жадный взгляд Рябоконя, вспомнил, что курить нельзя, и швырнул ее в снег.

— Подождем разведчиков!

— А если…

— Нет, они не могли погибнуть, — рассердился Романцов. — Михеев осторожный, рассудительный, а Минбаев отлично ползает по-пластунски!

На минуту он задумался.

— Ты прав! Надо послать еще разведчиков. Кого? Николая Груздева, Шмелева… Распорядись!

И быстрыми шагами он пошел по хрустевшему под его валенками снегу. Тонкий наст проваливался. Был самый тяжкий, самый глухой час ночи, и, глядя на низкое небо, Романцов с тоской подумал, что много ночей ему придется не спать, что долго он еще не увидит Кати. А может быть и никогда больше не увидит… Всякое может случиться… Эта мысль не угнетала его. Он забыл, что обещал капитану Сергееву взять к рассвету поселок, и, упрямо встряхнув головою, заставил себя не вспоминать о Кате. Полночь! Немцы выставили в лесу, на фланге своих позиций боевое охранение. Значит, они догадались, что Романцов попытается взять поселок фланговым ударом из леса. Почему догадались? Первоначальный план боя, о котором так долго, так напряженно думал Романцов, сидя у костра, — рухнул. А Романцов еще не знал, что же теперь ему надо делать, как атаковать немцев?

— Озяб? — дружелюбно спросил он стоящего у сосны бойца.

Косоплечий солдат, со свалявшейся пегой бородою, почесал грудь под полушубком, ответил заторопившись:

— Ноги ломит, товарищ командир!

— Сейчас согреемся!

Вдруг он едва не застонал от отчаяния. Зачем он тратит время на эти разговоры? Ведь он потерпел поражение. Нельзя обманывать себя: немцы выиграли бой, хотя Романцов не потерял ни одного бойца, если только Михеев и Минбаев… «А я уже расхвастался журналисту, — подумал Романцов. — Глупый болтун!»

Когда из леса вышли Михеев и Минбаев, Романцов облегченно вздохнул. На них было страшно смотреть: тяжело дыша, с потными лицами, полузакрыв глаза, словно были не в силах поднять веки, они стояли перед Романцовым… Михеев жадно глотал снег. Руки Минбаева висели вдоль туловища, как засохшие, надломленные ветви.

— Вы были в самой деревне, — сказал Романцов негромко, но отчетливо. — Проползли в самую деревню. Все огневые точки немцев нацелены на лес. И в лесу — боевое охранение. На обратном пути вы на него наткнулись, и немцы вас обстреляли из двух станковых пулеметов. Правильно?

— Так точно, товарищ младший лейтенант, — растерянно сказал Михеев.

Он был изумлен, что Романцов не спрашивал его, а сам рассказывал, словно ходил с ними в разведку.

— А где танки?

— Спрятаны за домами, товарищ командир. Пушки тоже на лес смотрят. Два танка!

— Благодарю за службу! Отдыхайте!

Романцов говорил весело. Рябоконь опять ничего не понял. Казалось бы, веселиться не с чего. Он не догадывался, что Романцов доволен своей проницательностью.

Платно сплетя пальцы рук, Романцов думал: «Немцы ждали моего флангового удара. Почему? Вероятно потому, что мы воевали однообразно, применяли один и тот же вид маневра. Сколько деревень взял за эти дни фланговыми атаками наш батальон? Пожалуй, три-четыре. Немцы отступали, погибали солдаты, младшие офицеры. А командир немецкого батальона? Надо полагать, что он жив. К сожалению, еще