Александр Радищев

Невозможно подумать, чтоб книга сия на иное

что годилася, как на завивальныя бумашки.

А. Н. Радищев

   Прекрасное, как богиня Афродита, французское судно "Бель Этуаль" стояло у кронштатской пристани, и на берег с него не сходил никто. Не то чтобы его экипаж поразила чума, нет; но проблема вокруг этого судна, разраставшаяся с каждым днём, начинала уже в чём-то напоминать эту болезнь.

   - Я тяжко болен, - быстро сказал Воронцов, чтобы только не слышать об этом деле. Чтобы ещё вернее предупредить всякие сомнения на свой счёт, он сказался в отпуску и покинул столицу. Взять на себя ответственность за такое решение не мог никто.

   Даль, начальник таможни, ещё меньше Воронцова хотел во всём этом разбираться. Будучи неординарно уже стар, не блестяще видя, слыша и владея русским языком, он не затруднился сложить с себя это бремя.

   Собственно, всё дело было в неподаче экипажем "Бель Этуаль" корабельных объявлений, попросту говоря - таможенных деклараций. Кронштатские таможенники, побитые жизнью, молью, затюканные тяжелейшими обязанностями, держались крепко: ни один француз не сошёл на берег Кронштата за те четыре дня, что корабль украшал собою гавань. Скандал назревал, эхо этого скандала уже рокотало вдали, чернила в дипломатической переписке сгущались и приобрели предгрозовой цвет. Всё это усугублялось тем, что в Петербург ехал посланник Франции граф Сегюр на переговоры с императрицей. Собака была зарыта основательно: такой ненавязчивой неподачей корабельных объявлений французы надеялись создать прецедент разгрузки своего судна в российском порту без таможенного досмотра и каких-либо формальностей. Надежда Франции основывалась на том, что русским, работающим спустя рукава, надоест видеть каждое утро через забрызганное дождём окошко торчащий у них в порту "Бель Этуаль", и они махнут на всё рукой. Но русские почему-то упёрлись, и разрешить это дело не могло ни одно высокопоставленное лицо, и даже хуже: чем более высокопоставленным было это лицо, тем менее оно могло разрешить это дело. Если пинками заставить капитана "Бель Этуаль" маркиза де ла Гасоньера подать объявления, размышлял Воронцов, то - в Петербург едет Сегюр, и скоро доедет, и на высочайшей аудиенции окажется, что у нас с Францией дружба, и кто тогда будет виноват в бесчеловечном обращении с моряками дружественного этого государства? Но если дать "Бель Этуаль" разгрузиться, то посланнику останется только со сладкой улыбочкой сослаться во время аудиенции на этот случай, прося сделать это исключение общим правилом для всех французских королевских судов. Если наверху сочтут, что России это не с руки, и станут выяснять, кто создал нежелательный прецедент, обнаружится граф Воронцов, голову которого на блюде... и так далее. С другой стороны, косяки французских судов, швартующиеся в устье Невы, битком набитые запрещёнными ко ввозу контрабандными блондами^[1]... Сия картина Апокалипсиса вставала перед глазами Воронцова, вызывая взаправдашнюю горячку; нет, ни одно сколько-нибудь заметное лицо в государстве в этой ситуации не могло шевельнуть и пальцем из опасения нарушить баланс и покачнуть эти весы, чтобы чаши их не опрокинулись и не обдали своим содержимым многих и многих. В Петербург ехал посланник Сегюр, и Испания пребывала в напряжении.

   На пятый день, ровно в шесть утра, дело о корабельных объявлениях, конечно же, свалилось на следующего по старшинству после Даля чиновника петербургской таможни коллежского советника Александра Радищева. Было начало марта, требовалась зюйдвестка голландская и накидка морская, чтобы насквозь не пробрало. Накинув наспех епанчу и подняв ворот мундирного кафтана, коллежский советник спустился в лодку и мановением руки направил её в Кронштат, куда они и причалили в восемь утра, ещё затемно. Там, взбежав на пристань, он всё тем же взмахом руки велел спустить трап тем, кто бодрствовал на "Бель Этуаль", взошёл на борт и на блестящем французском отчитал маркиза де ла Гасоньера за раздолбайство - едко, но дипломатически безупречно. Хлопая перчаткой о перчатку, он поинтересовался, когда "Бель Этуаль" намерен наконец начать погрузку товаров в свои трюмы. "Чувствительнейше благодарны за то, что ваша "Прекрасная звезда" украшает собой нашу неприглядную гавань, однако, зная о бренности всего прекрасного, смею предположить, что такое положение дел не вечно". Маркиз выразил безмерную радость по поводу приезда столь высоких властей, безуспешно пытаясь понять, какой на его собеседнике чин, и тут же сослался на кронштатских таможенников, которые не токмо что к погрузке, а и к разгрузке чинят препятствия. Радищев предвидел это возражение абсолютно. "А это оттого, - сказал он довольно холодно, - что следует подать корабельные объявления, ибо, видите ли, дорогой маркиз, корабельное объявление есть документ, лежащий в основе всякого таможенного отправления". "Благодарю за юридическую консультацию, - сказал маркиз. - Я сразу вижу профессионала. Ни один человек с берега не мог нам толком объяснить, что от нас требуется". Говоря это, маркиз вынул из кармана и протянул коллежскому советнику совершенно готовые корабельные объявления, уже с подписями как самого маркиза, так и его комиссионера Ремберта.

   - Про блонды знаете? - тепло спросил Радищев, касаясь кружевного рукава маркиза.

   - Что? - вздрогнул маркиз.

   - Ко ввозу запрещены, - понизив голос, шепнул Радищев и сошёл с корабля. Он заглянул в кронштатскую таможню, обнаружил там титулярного советника Иванова, бегло проэкзаменовал его в знании французского, - тот говорил порядочно, - дал ему полную инструкцию и оставил присматривать за разгрузкой, чтобы с маркизом не приключилось ещё какого-нибудь всплеска национальной самобытности. Покончив и с этим, Радищев сел в лодку и махнул рукой, чтобы возвращались в Петербург. Ещё час у него отнял репорт на имя Воронцова.

   Ещё через час как из-под земли явился сам Воронцов. Он был бледен.

   - Что вы им сказали? - спросил он Радищева.

   - На основании имеющихся распоряжений: что никаких поблажек для королевских французских судов сделано быть не может. По министерскому соглашению они от досмотра не избавлены. И объявлении - вот они, - Радищев кинул на конторку объявления. - Притом полдня работы потеряны.

   Воронцов, не веря глазам, схватился просматривать объявления. Те были выполнены по всей форме. Он сел, потирая лоб.

   - Вы мне говорите, что какой-то мелкий чин может встрять в международный скандаль, потребовать придерживаться буквы закона - и всё само собой уляжется? Только и всего??

   -