Ольга КорвисЗнак на звере

За окном пронзительно закричала Глашка — любопытная девка схватила пепельницу из разбитой бутылки и ожидаемо порезалась. Потом что-то грохнуло — по звуку слово железное ведро покатилось по земле, бряцая ручкой. У Тохи сердце в пятки ушло. Что-то не так. Ну забыл он убрать эту чертову бутылку, забыл! Девчонка всего лишь должна была пораниться о донышко и побежать домой — мимо старухи с ведром. И все. Он выглянул в окно. Рыжая Глашка в сердцах выбросила стекляшку, которая ей сделала больно, и размазывала по лицу сопли и слезы. К ней с причитаниями спешила баба Света. На тропинке каталось опрокинутое ведро, рядом веселым ручейком по сухой земле струилась вода. За все дни, что он проторчал в этом странном месте, бабка никогда не успевала подойти к ней так близко, и Глашка убегала. В сознании дернулась болезненная мысль — почему старая кошелка пришла раньше? Что он сделал не так?

— Неееет, — неверяще протянул Тоха и тут же торопливо продолжил сам себя убеждать. — Но ничего плохого же не произошло? Не произошло. Ну порезалась. Да я в твоем возрасте со всяких строек и забросов не вылезал! Там и не такое бывало. А тут, подумаешь, всего лишь порез. Пете пизды надо дать, чтобы мусор свой не разбрасывал, но это ему пусть баба Света ввалит. Ну все-все-все хватит выть. Рученьку бо-бо, беги домой к маме.

К маме Глашка идти не торопилась. Она ревела белугой и захлебывалась слезами.

— Ну чего ты воешь? Дай гляну, — старуха подошла к девочке, по-свойски схватила ее за руку и наклонилась, чтобы получше рассмотреть. — Я уж думала, серьезное что. До свадьбы заживет.

Из окна Тоха видел, как баба Света подслеповато щурится, разглядывая рану. Глашка все еще орала. Он начал нервничать. Ну как начал… Он уже давно сплошной комок нервов — перетянутых, пережженных. И сам он весь такой же пережженный. У него крыша поехала от этой чертовщины. Еще немного и все — кукушечка выпорхнет окончательно.

— Иди домой! — почти умоляюще сказал он из своего укрытия.

Голос прозвучал нервно и плаксиво. Тоха был готов выбежать на улицу, схватить рыжую за шкирку и оттащить домой, как тупого щенка, но так это не работало. Да здесь вообще ничего не работало! Ни-че-го. Ничегошеньки. И снова в застарелое отчаяние вклинился голос надежды — но сейчас-то должно? Он же все просчитал. Тоха вздрогнул и впился взглядом в исписанную стену. Точно все. Подумаешь, стекляшка.

— Не хочу свадьбу! — сквозь слезы прерывисто выкрикнула Глашка.

Топнула ножкой и побежала в противоположную от ее дома сторону. Тоха заледенел. Прильнул к тусклому стеклу с трещиной и все увидел. Девчонка не успела далеко отбежать. Запнулась о незаметный в траве зеленый шланг и упала плашмя на землю. Тоху затрясло. Он обхватил себя руками. Истерично закричала баба Света. На ее вой тут же сбежались местные. Загудели-запричитали.

Тоха тупо смотрел в окно.

Что-то все-таки пошло не так. От этой мысли ему хотелось сдохнуть на месте. Окончательно. Без всяких воскрешений. Со стоном он выбежал на улицу, предчувствуя полный пиздец. За пару шагов до толпы он замер. Ноги к земле приросли. Он чуял, что облажался. Нерешительно и нехотя, скорчившись, он боком подошел к толпе. Рыжую уже перевернули на спину. В горле донышко от бутылки. Кровищи натекло — ууууу… Глашка пустыми глазами смотрела в небо. Тупая тварь! Вот кто ее просил сюда бросать? Кто?! А шланг здесь откуда? Не было же никогда. И тут Тоха вспомнил. Он же утром с Витей говорил. Старый хер снова жаловался, что канава пересохла, и ему тяжело воду набирать. А он, дебил махровый, возьми да скажи — да чего тебе, дядь Вить, спину гнуть, шланг к колонке прицепишь и польешь свою смородину. Вот и полил, видимо! Скотина! А шланг не убрал. Тоха беззвучно заплакал и ринулся обратно в дом. Там он плотно захлопнул дверь и сел на пол. Привалился к стене. Обхватил руками голову, завыл. Сначала тихо, тоскливо. Потом закричал. Тоха орал, пока голос не сорвался. Местные на него не реагировали. Он для них деревенский дурачок, который живет здесь… А никто не знает, сколько он тут, никому и не нужно знать.

Испугался смертушки, вот и вопит, болезный. Они же не знают, что теперь и за ним смертушка придет еще раз. Затрясло сильнее. Кричать больше не получалось, из горла только болезненный хрип вырвался. Тоха обхватил себя руками и начал раскачиваться из стороны в стороны. Пустым взглядом уставился в стену. Сколько там уже зарубок — двадцать шесть? Теперь еще одна будет.

— По лесу леший кричит на сову, — просипел Тоха, — прячутся мошки от птичек в траву.

С улицы донеслись тяжелые шаги, и он зажмурился. Ну вот и все, в этот раз даже быстро. Крики за окном стихли. Дух-хозяин пришел, его чтить надо. Местные знали — даром, что наутро ничего не помнили.

— Спит медведиха, и чудится ей, колет охотник острогой детей.

Из-под сомкнутых век потекли тяжелые слезы. Тоха поудобнее уложил голову на колени — как на плаху. Зажал уши ладонями.

— Плачет она и трясет головой: детушки-дети, идите домой.

Он все равно услышал, как распахнулась входная дверь. Несколько мгновений тишины, сердце забилось со всей силы. Вот бы разорвалось. Само по себе. Грохнула тяжелая поступь, и Тоха вздрогнул. Весь сжался и заскулил.

Дух-хозяин грузно прошел в дом. Сгреб его за плечи и поставил на ноги. Тоха смотрел в нечеловеческие глаза и дрожал, как осиновый лист. Если бы чудище его выпустило, он бы упал. Сил в нем не осталось. Ничего не осталось, одна пустая оболочка, в которой в агонии кричал кто-то, кто когда-то был Антоном Казаковым.

Смертный холод окутал с головы до ног. Жизнь уходила как вода из бочки, по которой Витька в сердцах вилами ударил. Тоха попробовал закричать. Скорее по привычке, чем в надежде на что-то. Живому существу все-таки сложно смириться, когда его убивают. Даже если не первый раз. С бледных бескровных губ сорвался мучительный стон. Он попытался вдохнуть и не смог. Тяжело упал на пол. Мертвый взгляд застыл на стене с зарубками.

Тоха.

Тошка-Тотошка.

А совсем недавно он был Антоном Казаковым, разработчиком в айти-компании. Особо завистливые говорили, что он родился с золотой ложкой во рту. Ну или в жопе — в зависимости от градуса зависти. Ложек у Антона не было. У него и родители трудились далеко не в самых престижных сферах. Отец — начальник какого-то там отдела на заводе, а мама фармацевт. Золотыми у Казакова были мозги. Они привели его и в крутую компанию, и на достойную должность.

И так все хорошо дальше пошло. Новые друзья нашлись, новое хобби. Неожиданное немного, но Антону нравилось. Он вообще сам по себе очень увлекающийся. Если уж затянуло во что-то, то с головой. Вот и охотой загорелся совершенно неожиданно для себя и друзей. На