видимо, недостаточно.

Пока я размышлял про себя над превратностями судьбы и радовался, что музею Геккернов-Дантесов не бывать, Жан Пьер открыл калитку, и мы вошли в парк, в который уже заглядывали через стену с противоположной стороны. Старинный парк запущен. Между соснами, дубами и каштанами пророс кустарник. Неубранные прошлогодние листья в тенистых местах покрыты инеем. Со стороны парка большой дом выглядит настоящим замком. К его основной части, башней выходящей на угол улицы, примыкает двухэтажный флигель, построенный специально для Екатерины Николаевны и ее мужа. Мы входим в дом и поднимаемся на второй этаж. Холод и запустение. Проходим через несколько выстроившихся анфиладой комнат, темных, с закрытыми ставнями, и попадаем в залу или, возможно, бывшую гостиную. Жан Пьер открывает ставни, и мы видим большой портрет Екатерины Николаевны работы художника Бэльца, написанный в 1840 году. Екатерина Николаевна изображена в полный рост, в бальном платье, с лорнеткой в руке. Слегка надменное выражение лица, большие темные задумчивые и немного печальные глаза. Сперва я был почти уверен, что вижу перед собой неизвестный еще у нас портрет Е. Н. Гончаровой. Известен другой ее портрет, написанный Сабатье в 1838 году в Париже и недавно опубликованный в книге И. Ободовской и М. Дементьева. Но какое-то смутное чувство подсказывало мне, что где-то я уже видел и это изображение. Впоследствии мои сомнения рассеял Н. Я. Эйдельман, показавший мне черно-белую фотографию этого портрета в книге П. Е. Щеголева. Возможно, что наряду с другими материалами фотография портрета была подарена Щеголеву внуком Екатерины Николаевны, Луи Метманом. Насколько мне известно, ни сам Щеголев, ни другие наши пушкинисты в Сульце не бывали.

Портрет Е. Н. Гончаровой висит в большой захламленной комнате. Рядом рояль, покрытый толстым слоем пыли. Рояль расстроен. Жан Пьер уверяет, что на этом инструменте играл еще барон Жорж, сын Екатерины, и, вероятно, она сама. У стены стол, заваленный современными журналами.

На столе слепок с руки Екатерины Николаевны, сделанный при ее жизни. Длинные пальцы, изящная кисть, на безымянном пальце — обручальное кольцо. В соседних комнатах — такое же запустение. Висят еще два портрета. На одном — старшая дочь Дантесов, Матильда Метман. На другом — Наполеон III, при котором ловкий Дантес сумел взять реванш за неудавшуюся при русском дворе карьеру и стал сенатором. Нам рассказывают, что ранее в замке висело двадцать четыре портрета семьи Дантес-Геккерн, в том числе и портрет Луи Геккерна. Все они сейчас вывезены. В замке осталась в одиночестве одна Екатерина Николаевна. Почему? Жан Пьер не знает. Рудольф высказывает предположение, что картину высотой метра три трудно и дорого транспортировать. Мне это объяснение кажется неубедительным. Нам говорят, что семья разрешила местному фотографу сделать фотографии всех двадцати четырех картин и фотограф может продавать их по 60 франков за штуку, но для этого требуется разрешение семьи. Жан Пьер попытается сегодня же показать нам эти фотографии, однако, как уже говорилось, продать их без разрешения он не может.

Одна из комнат — спальня Е. Н. Гончаровой. Здесь стояла ее кровать, на которой она умерла в возрасте 34 лет. Во время Второй мировой войны в эту комнату попал снаряд, разнесший кровать в щепы. И они сложены на длинном пыльном столе в соседней комнате. В этой же комнате — камин с двумя гербами, Дантесов и Геккернов. В соседней — старинная изразцовая печь работы XVIII века, под притолокой у входа выбита дата постройки замка: 1605 год. Этажом выше в одной из комнат мы неожиданно наткнулись на надгробную плиту с ясно читаемыми датами. Жан Пьер объясняет, что эта плита лежала на могиле Екатерины Николаевны, но вскоре Дантес решил заменить ее другой. Интересно, что на этой плите ошибочно указаны день смерти Е. Н. Гончаровой — двадцатого октября вместо пятнадцатого — и ее возраст — тридцать два года вместо тридцати четырех. Не с этим ли связана замена плиты? Впрочем, в метрической книге Исаакиевского собора за 1837 год 10 января сделана запись о венчании «барона Георга Карла Геккерна… 25 лет… с фрейлиною ее императорского величества, девицею Екатериною Николаевною Гончаровою, 26 лет». На самом же деле в это время Екатерине Николаевне шел двадцать девятый год. Дантес был моложе своей жены на три года, и, возможно, Екатерина Николаевна скрывала свой возраст. Екатерина Николаевна похоронена рядом с другими членами семьи, как мы и предполагали, у самого входа в дворик. Жан Пьер обещает отправиться с нами на кладбище и показать могилу Е. Н. Гончаровой, а заодно и барона Луи Геккерна.

Мы долго бродим по дому, в нем около пятнадцати комнат. Всюду запустение. По углам свалены в кучи или лежат в беспорядке на столах покрытые пылью старинные гравюры, миниатюры, выполненные маслом, вазы, посуда работы XVIII и XIX веков вперемешку с новыми порванными журналами и дешевыми изданиями. Я то и дело спрашиваю Жан Пьера: «Чей это портрет, какое приблизительно время?..» Все напрасно, он не знает. Ведь мы не в музее, и Жан Пьер не экскурсовод. Мы всего лишь в доме, где он родился и вырос, где барон Марк с семьей жили еще два года назад, доме, который ждет распродажи. И что будет с портретом Е. Н. Гончаровой, в чьи руки он попадет? Не исчезнет ли навсегда?

Мы спустились вниз, прошли длинный коридор, где стоит шкаф с книгами. (Вот бы порыться!) Впрочем, книги все больше новые, старых мало. Вышли в парк… Жан Пьер рассказывает, что весною здесь буйно цветут каштаны, но плодов почему-то не дают. Дубам лет по двести. Старинный каменный фонтан, построенный в конце XVIII века, старый каменный колодец. На территории парка башня, возведенная еще в XIII веке для защиты Сульца, — одно из самых древних сооружений в городе. Во время Второй мировой войны, когда Жан Пьеру было лет пятнадцать, в замке стоял немецкий гарнизон. Однако галерею портретов, фамильное серебро и мебель его отцу удалось заблаговременно вывезти и спрятать. Барон Марк и его семья жили во время оккупации в нижнем этаже.

Пора уходить. Я оглянулся, и последнее, что увидел, был балкон, выходивший в парк из спальни Екатерины Николаевны.

Мы снова идем к кладбищенской стене, и оба, месье Браун и месье Турк, показывают плиту у самого входа в огороженный дворик, под которой покоится Е. Н. Гончарова. Надпись и даты неразборчивы. Могила Луи Геккерна у самой стены, слева от траурной урны. Все запущено, заросло вековой травой забвения.

На прощание месье Браун вручает мне ксерокопии четырех документов. Первый — свидетельство о рождении Дантеса 5 февраля 1812 года в г. Кольмар. Его отцу, Жозефу-Конраду, было в то время