глаза начинает щипать от подступающих слез.

Последний раз я чувствовала такое лет в семь. Родители приехали в поместье, и я безумно обрадовалась, потому что думала, что они хотели провести со мной время. Возможно, сходить куда-то, но потом услышала, как мать просила у дедушки деньги на их с отцом бизнес. Я проплакала два дня, заперевшись в своей комнате, пока бабушка не вызвала взломщика. Меня будто снова бросили, отвергли. Я снова ощутила свою ненужность, пусть и видела Маркуса впервые.

Маркус тяжело вздыхает и говорит:

— Хорошо. Нельзя винить ребенка в грехах родителей.

Я поворачиваюсь к нему, и внутри все трепещет от неизвестного чувства. Я буду не одна, от меня не отказались.

Глава 2

Маркус

Сьюзен и Генри мертвы. Могу поклясться могилой матери, что они попали в ад. Там им самое место. За их грехи страдал я, пусть теперь помучаются они, жарясь в дьявольских котлах. И хотел бы отказать этой девчонке, оставить ее ночевать на улице совсем одну, где оказался когда-то я из-за ее родителей. Но каким бы я стал человеком? И смог бы простить себя?

Дети не должны платить за грехи родителей. Мне ли этого не знать?

Не вижу в Мередит — или как ее там — черт ни матери, ни отца. Красотой она пошла в свою бабушку: большие оленьи сине-зеленые глаза, пухлые сердцевидные губы, которые так и просят, чтобы к ним прикоснулись, и светлые волосы песочного цвета. Сексуальное молодое тело покрыто ужасной одеждой. Сочные бедра обтянуты черными брюками, пышную грудь она пыталась спрятать за слоями из строгой рубашки и блеклого пиджака светлых оттенков. Но, честно говоря, она из тех женщин, которые могут нарядиться в грязный холщовый мешок и выглядеть прекрасно. А от сладкого аромата ее юной кожи голова идет кругом. Кровь невольно приливает к паху, и в штанах становится немного тесно.

Ладно, очень тесно.

Тьфу, черт побери… Маркус, она слишком молода для таких мыслей. И она Ван дер Меер, в этом как раз главная причина, почему я не хочу знаться с ней. Но кто же устоит перед этим до боли знакомым сиротским взглядом? Совесть грызла бы меня очень долго. Не удивлен, что в ее глазах нет ни капли скорби: с такой семьей ты априори будешь сиротой и брошенкой. Возможно, ее бабушка и дедушка и заботились о ней, но они точно сплавляли девчонку во все возможные заграничные школы, а родители пользовались ею, как приманкой для денег Ван дер Мееров.

— В моем доме хватит места для такой малышки, — черт, звучит двусмысленно. Наверное, подсознательно я и хотел вложить недопустимый контекст после неприличных мыслей о девочке. — Я имею в виду гостевые спальни и все такое.

Старикашка недоверчиво косится на меня, но соглашается: выбора-то у него нет. Боже, как она выживет в горах Вайоминга? Пусть пик зимы закончился, а через неделю, в апреле, начнет теплеть, в мае в горах часто бывают ураганы и грозы, из-за которых нередко у нас обрывает электричество. Мой особняк единственный в радиусе тринадцати километров, и добраться до Джексона бывает проблематично — приходится готовить запасы на несколько месяцев, а иногда даже охотиться и рыбачить. Сейчас необходимости подстреливать невинных кроликов нет — в этом девчонке повезло. Да и мыть полы не заставлю, потому что с апреля домой смогут приезжать уборщики. Зато маленькая мисс Ван дер Меер научится потрошить форель и убирать стойла.

Мы с девочкой подписываем бумаги. Адвокат рассказывает нам о моем жаловании в пятьдесят тысяч в месяц, но я сразу отказался. У меня есть средства, чтобы прокормить и одеть маленькую мисс Ван дер Меер. Тем более, мне кажется, ест малышка немного. Да и состояние у меня не меньше, чем у нее.

— Тогда желаю вам всего хорошего, — адвокат поднимается, пожимает нам руки и, сочувственно глядя на Мередит, добавляет: — Еще раз соболезную вам, мисс Ван дер Меер.

Девушка коротко кивает, но почему-то мне кажется, что ей плевать на слова мистера Как его там. Мы вместе выходим из дома и останавливаемся у забора. Надо что-то сказать, объяснить, куда ей придется переехать. Думаю, и у нее вопросов немало. Например, кто я такой. Разворачиваюсь лицом к Мередит, она повторяет за мной, и мы замираем. Ее длинная лебединая шея краснеет, и я улыбаюсь от умиления. Наклоняю голову, и мой взгляд ползет ниже, останавливаясь на губах, которые, готов поклясться, никто не целовал.

— Думаю, эээ… нам стоит обменяться номерами, — неуверенно предлагает девушка. — Я не знаю, где вы живете, мистер Монтгомери.

— Я остановился в отеле Atlantic Breeze Suites, — откашливаюсь я, все еще наслаждаясь ее смущением. — Можешь подъехать туда завтра в полдень, я куплю билеты, и мы отправимся ко мне.

— Я тоже живу там, — говорит Мередит,

— Тогда, может, пообедаем? — слова вырываются раньше, чем я осознал, что выпалил. Хотя я правда умираю от голода, но ее вопросы без труда отобьют аппетит. — Я поведаю, что тебя ждет. Не возражаешь?

Мой голос звучит жалостливо, что, наверно, ее раздражает. Однако она все же согласно кивает, и мы возвращаемся в отель, где и поедим.

* * *

Мередит не ест, лишь раскидывает салат по тарелке. У нее щеки впали, и румянца нет. Ей стоит поесть хоть что-то. Я пытался заговорить с ней, но она либо не отвечает, либо кивает. Едва сдерживаюсь, чтобы не прикрикнуть на нее, но боюсь спугнуть ее. Она такая маленькая и тихая, как олененок в свете фар. Все подростки такие? Когда Кайл, мой племянник и по совместительству приемный сын, был в ее возрасте, его с трудом можно было заставить заткнуться. Сейчас он учится в Гарварде на экономическом факультете, а я остался один, как горный отшельник, лишь иногда выбирающийся за пропитанием или на поиски телки на ночь. Все-таки у меня есть свои определенные потребности.

Я слишком долго сидел затворником, поэтому чувствую себя бомжом, забредшим в ресторан. Все эти люди в костюмах и дорогих платьях напоминают мне о прошлом и причиняют дискомфорт.

— Почему именно ты? — вдруг спрашивает Мередит, смотря на меня сквозь густые черные ресницы. — Я ни разу про тебя… то есть про вас не слышала.

Нервно ерзаю на стуле и чуть не давлюсь стейком. О мертвых говорят либо хорошо, либо никак, а наша история с ними, может, и была когда-то доброй, но вот закончилось все, увы, печально.

— Я не такой старый, чтобы ты обращалась ко мне на «вы», детка, — пытаюсь спрятать за ухмылкой нервозность. — Я рос с твоей мамой и дружил с твоим отцом, но было это в незапамятные времена. Динозавры еще по земле бегали.

Губки Мередит растягиваются в небольшой полуулыбке. Ей очень идет улыбка, даже такая вымученная. Рад, что ее приободрила такая глупая шутка.

— Где ты учишься? — я