мотостроителей.

А еще я не написал, как пела моя песня, у меня не хватило слов рассказать об этом. Голос у нее был негромкий. Пела она редко, наверное, причин для этого было мало. Но пела душевно. Голос удивительно чистый, как ручеек в лесу.

Этот ручеек звучит во мне и сегодня, он исчезнет вместе со мной.

Или вот еще один важный детский урок, который нельзя забывать. Я, как все в нашей стране исторического материализма, получил тогда хорошую порцию атеистической пропаганды, убедившей меня, как религия — опиум для народа. Что Бога нет. Я в это твердо верил. А мама верила Богу. Как добру, как светлой жизни, которая где-то есть, должна быть. Это было у нее в душе, в сердце. И у нас стояла иконка в красном углу. Не какая-нибудь антикварная — обычная жестяная, с выбитой по металлу Богородицей с младенцем на руках. Мама на нее молилась. А во мне против этого начало протестовать все мое атеистическое воспитание. И однажды я пришел из школы, взял иконку и подложил ее под коврик при входе, о который мы вытирали ноги. И вот мама пришла, вытерла о тот коврик — а значит и об иконку — ноги. Я возликовал: «Вот, ты вытерла ноги о лик Богородицы, и что Бог?» До сиз пор помню, как потемнело ее лицо, когда я это сказал. Взмахнула руками, но злость быстро прошла. Несмышленыш, что с меня взять. Заморочили мальчонке голову. промыла иконку под умывальником, вытерла насухо и сказала: «Миша, никогда больше так не делай». И для убедительности добавила: «Боженька накажет». «Как?» — весело не веря поповским бредням спросил я. Она не сразу нашлась, что ответить: «По разному. Вот будешь ты купаться, к примеру, прилетит камушек кинет, а Господь». И при всех моих твердых атеистических убеждениях слова эти я надолго запомнил. До сих пор помню. А тогда, мальчишкой, купаясь в нашей речке, частенько заглядывал вверх и смотрел, не летит ли мне на голову с неба что-нибудь.

И ведь это тоже был я. Хотя сейчас мне иной раз кажется, что совсем другой человек. Но мне о нем нельзя забывать. Без памяти о том, как, где, среди кого прежде жил, без всяких этих детских, да и всех прошлых больших и малых уроков жизни, что складываются в наш опыт, вообще нет человека. В истории имеются реальные тому примеры. Может быть самый жестокий — манкурты (о них впечатляюще рассказал Чингиз Айматов в романе «…И дольше века длится день»), средневековые рабы, изуверским способом лишенные памяти, не знающие своего прошлого, а потому вполне довольные своим рабским настоящим и уж вовсе не думающие о будущем. Все их помыслы сводились к утоплению элементарных инстинктов и тупым исполнением повелений хозяев. Это были особо ценные рабы — настоящие биологические роботы, которых не требовалось даже стеречь. И достигалось это всего-то тем, что их лишали воспоминаний о том, кто они и откуда. Но с тех пор — и особенно с появлением современных вездесущих СМИ — это делается гораздо проще. Примеры зомбирования на разные лады вполне вроде бы свободных граждан (как тот же мой заморочный детский атеизм) в прошлом и уже в начале нынешнего века во многих странах всем известны. Техника другая, но чуть та же: забудьте о себе, мы лучше вас знаем, что вам нужно. И первое, что стоит сделать, чтобы не поддаваться наваждению — это как раз не забывать о себе и, прежде всего, о дорогих тебе людях из страны детства, обо всем, что с ней и с ними связано. Пока их помним, они помогают.

Об авторах

Замаратский Георгий Иннокентьевич — Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Почетный гражданин города Железногорск Илимский. Член Союза Писателей, авшр произведений: «Твой ход Яверя», «Пыхтуны», «Поселенец», «Приглашение в память», «Песни полей. Илимские были», сборников стихов: «Пою Илим», «Рядищев в Илиме», «Паренек из деревни Зыряновой», «Слова и слезы Илима». Родился в деревне Погодаевой.

Зарубин Михаил Константинович — Заслуженный строитель Российской Федерации. Почетный строитель России, Почетный архитектор России, почетный академик РАН. Автор книги «Я родом с Илима», сборника очерков «О Почетных гражданах Нарвской Заставы». Детские годы прошли в деревне Погодаевой.