Михаил Воробьевский Умеренно романтические истории

На обратном пути

Он вышел на станции метро Щукинская, перепутал выход и сильно испугался, что забыл дорогу. Он не был здесь уже два с половиной года. Неужели за это время маршрут полностью стёрся из памяти?

Ветер сильно обдувал его покрасневшие руки, было очень холодно. В середине апреля внезапно снова начались заморозки. А он бежал от одного выхода из метро к другому, суетился. Сердце его уже потеряло ровный ритм. А он бежал, прикусив губу, и весь трясся.

Вот этот магазин. Он всегда встречал его на выходе из метро. Значит, тут надо свернуть во дворы. Нашёлся. В десяти метрах был небольшой скверик, там люди выгуливали собак, там стоял небольшой фонтанчик, который никогда не работал, а рядом возвышался многоэтажный дом — элитная недвижимость. Она как-то сказала ему, что хотела бы жить в таком доме, а он смеялся над ней и говорил, что это безвкусица.

Многоэтажный дом всё ещё был тут. А с противоположного края сквера шла пара. Не просто два человека шли рядом друг с другом, нет. Именно пара прогуливалась ему навстречу. Он боялся заглянуть в лицо девушке. А вдруг это она? Вдруг это она превратилась в пару? Страшно было заглянуть ей в лицо, но он заглянул. Не она. Возможно, она ещё не стала парой.

Он прошёл сквер насквозь и чуть не промахнулся мимо её дома. Вспомнил, что однажды промахнулся точно так же и долго не мог понять, в какой момент он свернул не туда.

В этот двор выходили окна её квартиры, тут она выгуливала свою собаку. Однажды он вместе с ней пошёл выгуливать еë. Они тогда проснулись рано утром, чтобы успеть скрыть следы романтического вечера до приезда её отца.

Они провели вместе ночь, и он даже не прикоснулся к ней. Сейчас бы у него не хватило чести на такое самоограничение. А в ту ночь он даже не подумал о том, что можно пренебречь её страхом и воспользоваться ситуацией. Они спали вместе и не пытались преодолеть космическое одиночество.

Посреди ночи она проснулась, ей приснился какой-то кошмар. Она вцепилась в его плечо, а он успокаивал её, целовал в лоб как ребёнка, баюкал.

Вот подъезд её дома. Он точно помнил, как расположена квартира. Но на каком этаже она была? Он всматривался в тёмные окна, пытался рассмотреть знакомый силуэт. Дверь в подъезд была открыта, грузовая машина стояла возле него, наверное, кто-то переезжал. А он смотрел в тёмные окна, пытался побороть в себе желание зебежать в этот подъезд, найти нужную дверь, позвонить, достучаться.

Нельзя.

Он просто стоял и смотрел в тёмные окна, пытаясь отгадать, где же находится та квартира. Там точно был застеклённый балкон, значит это не втрой этаж. Может третий? Или пятый?

Из одного из окон раздался собачий лай. Сердце сжалось. Он ждал, что в одном из окон покажется морда той самой собаки. Пожалуйста, пусть из окна выглянет собака. А что если выглянет? Он же не станет сейчас махать руками или тем более кричать ей. Нет. Но он должен был знать.

Собачий лай стих, но в одном из окон зажёгся свет. Немолодая женщина вышла на кухню, и теперь он видел, что это была кухня. А ведь её кухня была расположена так же. Может быть это её квартира?

Немолодая женщина смотрела на него из окна, изобразив недоверчивую позу. А он продолжал всматриваться. Может быть, кухонный шкаф подсказал бы ему правильный ответ? Но он не мог вспомнить, какой кухонный шкаф был у неё в квартире. Он изо всех сил напрягал память, призывал себе на помощь самые незначительные воспоминания. Безуспешно.

Женщина погасила свет на кухне, но продолжила смотреть на него. Она, наверное, думала, что её больше не видно, но луч света из коридора обнаруживал её. Только бы не вызвала полицию. Женщины, обладающие такими недоверчивыми позами, конечно, должны хотеть по поводу и без повода вызывать полицию. Они не вызывают её каждый день только потому, что полиции не доверяют тоже.

На балкон квартиры двумя этажами выше вышел мужчина лет сорока. Он явно смотрел на человека, заглядывающего в тёмные окна. Мужчина не умел изображать недоверчивую позу, но всё равно было понятно, что в его голове то же недоверие, что и у его соседки снизу.

Самое ужасное, что любой из этих людей мог оказаться её родителем. Не от этого ли мужчины на балконе приходилось убегать по утрам? Не эта ли женщина на кухне назвала её шлюхой за то, что она поздно возвращалась домой?

Грузовик уехал в ночь, женщина на кухне и мужчина на балконе всё ещё смотрели на него, иногда мимо проходили молодые юноши и девушки. В каждой из них он боялся и ужасно хотел узнать её. Но её не было. А он стоял всё так же, запрокинув голову, глядя в тёмные окна, напрягая память, нервируя жильцов пятиэтажки. Так прошло около получаса.

Он опустил голову и пошёл обратно к метро, остро ощущая своё бессилие сделать что-либо. Вот снова сквер, прихожие. Он всматривался в каждое лицо, вслушивался в каждый голос, пытаясь уловить хотя бы какой-то её отенок. Её нигде не было. А он всё удалялся от подъезда, около которого впервые целовал её. Они так долго целовались тогда, он накрыл их сверху своим плащом, они были спрятаны ото всех и целовались впервые в жизни. Вспоминая о ней, он всегда представлял в голове именно этот поцелуй, после которого он в первый и в последний раз в жизни видел на её лице такую улыбку.

Он приближался к метро и постепенно начинал укорять себя для приличия. Нехорошо все-таки шататься по ночам и заглядывать в чужие окна. Но это всё только для приличия. На самом деле он ни о чем не жалел, кроме того, что так и не смог вспомнить, в какой из квартир они провели вместе не одну ночь.

Она пару раз писала ему за эти два с половиной года. Он бы никогда не стал писать ей сам, но не мог обещать себе, что не вернётся больше к этому дому точно так же, на обратном пути после курьерской доставки. Чтобы смотреть в тёмные окна, нервировать жильцов и пытаться вспомнить.

Аптека

В подсобном помещении аптеки было немного тесно. Я методично помогал юной девушке с азиатским разрезом глаз снимать брюки. С ней иначе и не получалось. Уже во вторую нашу встречу, когда я ещё даже имени её не успел запомнить, методичность, с которой она проделывала каждое действие и, наверное, каждую свою мысль, я не только заметил и запомнил, я даже успел ей заразиться. Поэтому, да, я помогал ей снимать брюки методично. И в этом действии не было попытки возбудить её или самому возбудиться, не было никакой страсти, её и не нужно было вовсе. Я просто считал её желание сделать всё быстро. И спешка была не потому, что ей не хотелось секса, а потому что от нашего обеденного перерыва осталось меньше сорока минут, и в этот срок надо было уложиться. А