- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
…И ПРАХ МОЙ РАЗВЕЙ Greg Egan. Scatter My Ashes. 1988 Перевод с английского: Григорий Шокин, 2018
Каждую ночь, ровно в четверть четвертого, на улице за окном нашей спальни происходит что-нибудь ужасное. Трепеща и чувствуя тот холод страха, что иссушает волю к жизни, мы созерцаем действо в прорехи меж штор, а потом забираемся обратно под одеяло и, не проронив ни слова, заключаем друг друга в крепкие объятия, надеясь, что сон придет быстро и не будет ничем потревожен до рассвета. Чаще всего зримое нами граничит с мирским. Драки пьяной молодежи, брань, свист ножей. Кражи, налеты, изнасилования. Увиденное повергает нас в дрожь, но нет больше того шока, нет удивления, и уж точно канул бесследно соблазн вмешаться – взять хотя бы царящий кругом холод! Один-единственный выдох покрывает оконное стекло туманом, превращая самую отъявленную мистерию жестокости в безобидные столкновения одних абстрактных сгустков света с другими. Но порой бывают такие ночи, когда тени в комнате обретают гротескный вид, когда знакомая улица выглядит как заброшенная съемочная площадка – или скорее даже как рисунок самой себя, противоестественным образом оживший. Тогда мы сталкиваемся с явлениями безотрадно-тревожащими и столь гнетущими, что почти сомневаемся – наяву ли все это, или мы все еще грезим? И если все это наяву, не оставил ли нас здравый ум? Я не смею перечислять эти видения, потому как подавляющее их большинство, на наше счастье, истаивает наутро, оставляя после себя лишь смутное беспокойство и нежелание оставаться в одиночестве даже при ярком свете дня. Однако же, одно из них никогда не исчезает… Человеческий череп стоит посреди дороги – столь огромный, что ребенок лет шести-семи спокойно вмещается в его разверстую пасть. Он как бы в ловушке – руками уперся в зубы сверху, ногами попрал зубы снизу. Он весь дрожит, но каким-то чудом сдерживает массивные челюсти от смыкания. Глядя на это диво, я чувствовал, как бы странно это ни звучало, вдохновение, некий воодушевляющий порыв, идущий от крошечной фигурки, выступающей против слепого и жестокого порождения зла. Разве не хотелось бы всем нам думать о невинности как о материальной силе, с коей следует считаться – невзирая на все доказательства обратного? Но потом четыре мощных резца, на которые налег ребенок, стали брать верх, и кровь выступила на тыльных сторонах упертых в них ладошек. Я закричал что-то – испуганный и разгневанный. Но я не мог даже шелохнуться. На шее ребенка появилась рана. Нет, не рана – новый рот, что растягивался все шире благодаря четырем острым и тонким клыкам, идеально схожим с теми большими зубами, что пронзали ладони и пятки маленького страдальца. И этот новый рот стал кричать – поначалу неумело, захлебываясь; язык, скользнув из старого рта вниз, вырвался изо рта нового вместе с фонтаном крови, и этот новый крик, исполненный сверху донизу страданием, грозил разбить оконное стекло, вторгнуться в нашу комнату, рикошетом отскочить от стен и увлечь нас в пропасть тьмы, где на веки вечные воцарится его отчаянное, зловещее эхо. Когда все закончилось, мы забрались в кровать и прижались друг к другу. Мне приснилось, что я нашел мозаику, спрятанную в далеком темном углу дома. Кусочки ее были сложены в простую картонную коробку, без намека на то, какой в итоге должна получиться картина. Венди рассмеялась и сказала, чтобы я не тратил время попусту, но каждый вечер я, нахмурившись, бился над мозаикой часы напролет, пока, многие недели спустя, на руках у меня не осталось лишь несколько фрагментов. Почему-то даже тогда я не знал, что за картина у меня получилась, но когда самый последний пробел в ней заполнился, я ощутил внезапное непреодолимое убеждение: что бы эта картина не показывала, видеть я это не хочу. Когда я очнулся, уже почти светало. Одарив Венди самым нежным поцелуем, я стал гладить ее плечи и грудь самыми кончиками пальцев. Она потянулась навстречу мне, как довольная кошка, но не покинула чертоги сна. Я собирался смахнуть ей со лба волосы – это точно заставило бы ее открыть глаза и сонно улыбнуться мне, но тут на ум пришел страшный образ: стоит ее векам распахнуться, как вместо родных и любимых глаз взору моему предстанут маленькие клыкастые пасти. В повторное мое пробуждение было уже полвосьмого, и Венди давно уж встала. Как же грустно и холодно просыпаться в пустой постели! Когда я сел завтракать, она читала газету. - Что нового в мире, дорогая? - Пятый ребенок пропал без вести. - Вот беда! И что, у них нет подозреваемых? Никаких улик? - Рыбак сообщил о чем-то странном в озере. Полиция выплыла на лодке, чтобы это достать. - И что это было? - Оказалось – недоношенный теленок. Я пригубил кофе. Не люблю его вкус, желудок от него узлами закручивается, но и альтернатив у меня нет. - Написано, что сегодня весь день полиция будет обыскивать озеро. - Может, я прогуляюсь туда. В такую погоду озеро выглядит бесподобно. - Когда в моей конторе обогреватель разгонится на всю мощность, я буду сидеть в тепле и думать о тебе. - Лучше подумай о водолазах. Им не позавидуешь. - По крайней мере, они наверняка знают, что им заплатят. А ты рискуешь провести там целый день впустую. - Уж лучше мой риск, чем их риск. Как только Венди ушла, я вырезал из газеты статью о пропавшем ребенке. Стены моего кабинета все в вырезках, поставленных на кнопку за верхний край. Всякий раз, стоит мне открыть или закрыть дверь, они шуршат на сквозняке. Порой, когда я сижу за своим столом при приглушенном свете, мне начинает казаться, что это не бумага, а кожа, мертвая и иссушенная. - Лучше бы ты их вклеивал в гроссбух! – всякий раз говорит Венди, заходя в кабинет и морщась от вида стен. – Или складывал бы в закрывающийся ящик, а потом – потерял от него ключ! Но мне нужно, чтобы все оставалось именно так. Нужно видеть их все сразу, чтобы они складывались в своего рода спутниковую развертку, аэрофотосъемку жестокости и насилия. Я ищу закономерность. Мой взгляд бегает от заголовка к заголовку, от Душителя к Охотнику, от Потрошителя к Мяснику, выискивая ключ к ужасному единству, природе всеобъемлющей темной силы, стоящей – в этом я твердо уверен, – за всеми трагедиями и кошмарами, за всеми именами бессмысленно жестоких убийц. Есть у меня и книги – ими забиты все полки. Тома как научного, так и истеричного характера. Трактаты о Владе Цепеше и Джеке-Потрошителе. Обстоятельный психоанализ банды Мэнсона. Обычно я не штудирую их от корки до корки, а проглядываю, читаю одну страницу тут, другую – там; ибо загромождение ума
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »