- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (26) »
Анатолий Отян Редкая монета
Сатана там правит бал...В маленькой комнате, называемой кабинетом отдела снабжения ремстройтреста, сидят двое мужчин. Собственно, третьему там и сидеть негде, поскольку в комнате стоят два стола: один для начальника снабжения, Наума Цезаревича, а другой для его делопроизводителя, числящегося в штатном расписании инженером материально-технического снабжения. Эту должность занимает женщина средних лет Дора Томпакова, которую за глаза называют «Бронзакова», потому что томпак — это латунно-цинковый сплав, а бронза — сплав меди с оловом. Небольшого роста, немногословная, пухленькая, с миловидным лицом, которое портили несколько больших, как горошины, чёрные родинки, держала в памяти всё, чем снабжался трест и в любую минуту могла назвать номера фондовых извещений, сортамент, кому и сколько распределили. В общем, являлась мозговым центром отдела снабжения. Дора заменяла нынешние компьютеры, о которых тогда и не слышали. Сейчас Доры нет, ушла по каким-то производственным делам в город, из которого вернётся с полными сумками продуктов, купленных в магазинах и на рынке, благо он совсем рядом. Руководство давно перестало обращать внимание на подобные «производственные» отлучки своих сотрудниц, потому что знало о том, как загружены женщины в государстве, декларирующем равенство их с мужчинами, которые после работы идут сначала в пивной бар, а дальше, куда заведёт кривая. В лучшем случае, придя домой, садятся за телевизор. А у женщин работа после работы только начинается. На них и кухня с её подай-прими-подай, стирка, уборка квартиры, работа на приусадебном участке, если таковой имеется, дети и всё остальное. Ложится она обессиленная и, засыпая, принимает претензии мужа. Так вот, на месте отсутствующей Доры сидит главный механик треста Леонид Борисович Титаренко, мужчина небольшого роста, с такими широченными плечами и узкими бёдрами, что на пляже на него все обращают внимание, а девушки перешёптываются: — Смотри, смотри, это об этом парне я тебе говорила, Аполлон да и только. — Нашла мне парня. Это наш сосед по дому, дядя Лёня, у него дочка Вера в девятом классе. В отличие от Титоренко, Наум Цезаревич мужчина сухонький, лицом и статью очень похож на известного французского актёра-комика Луи де Фюнесаса. Ему знакомые говорят: — Слушай, Нюма, вчера ты классно сыграл полицейского. Но я не понял, почему ты не переспал с той девочкой. — Я-то переспал, правда, с другой, и не девочкой, а ты я слышал… Наум Цезаревич недавно купил «Жигули» ВАЗ-2104, или по-простому «четвёрку», и иногда приезжает на ней на работу. Сейчас его жёлтая «четвёрка» стоит во дворе. С неё и начался разговор. — Наум Цезаревич, сколько Вы уже за полгода наездили? — Двести тридцать километров. — А зачем Вам машина в таком случае? До работы четыреста метров, а больше Вы никуда не ездите. Да и на работу Вы в ней приезжаете раз в неделю. — Лёня, Лёня! (Наум Цезаревич старше Титоренко на десять лет, должности у них равноценные, знал его ещё мальчиком, поэтому и обращается с ним на ты), — Ты знаешь, что наше правительство может в любой день провести денежную реформу, и от сбережений, которые ты копил много лет, останется один «пшик». А дом, машина — всегда деньги. Тем более, когда на спидометре немного километров. — Да кто Вам поверит, что за пять лет Вы наездили три тысячи километров? Спидометр запросто перекручивается. — Об этом мне рано думать, а вот с долгами перед моими родственниками, надо рассчитываться. Наум Цезаревич посмотрел на свои массивные золотые часы с таким же массивным золотым браслетом: — Куда это Дора запропастилась? — А то Вы не знаете — по базару бегает. Это Вы и на работе и дома снабженец, а у неё муж интеллигент и не будет на базаре от бабок выслушивать: «А ты очи видкрый, що, не бачыш?» И, кстати, насчёт денег: Вот у Вас золотые часы с браслетом. Они стоят кучу денег. Продайте и рассчитаетесь с долгами. Наум Цезаревич хихикнул: — Ну, Леонид Борисович, Вам уже пора знать, что в советском государстве торговля золотом и драгоценностями запрещена, это уголовщина. — Сдайте в скупку в ювелирторге. — Мне в ювелирторге дадут столько, что не хватит денег на простые часы, а эти стоят бо-о-ольших денег. Во первых, они старинные. Моя бабка, сохранила их для меня, даже в войну не продала, а во вторых, даже дурной еврей не понесёт часы в скупку, а я себя таковым не считаю. — Вон идёт ваша Дора. Она под тяжестью сумок даже ниже стала. — Здравствуйте, Леонид Борисович! — Здравствуйте, Дора! — У нас на днях техосмотр, так что, я пошёл, — сказал Титоренко, показывая Доре, что у них был деловой разговор.
Прошло пару лет. «Социалистическая экономика», которой так гордились советские правители, тихо умирала. Стоя на автобусной остановке, Наум Цезаревич услышал разговор двух прилично одетых мужчин, «при галстуках». — Если экономика наука, то как она может быть социалистической или капиталистической? Разве математика, физика, химия бывают социалистическими или капиталистическим? — Мозги у нас стали социалистическими, и видим мы всё в перевёрнутом виде, как через линзу. — А мне кажется, что мы вообще потеряли зрение, а пользуемся слухом, которое нам привило радио. — Знаешь, у меня осталось обоняние и я слышу, как всё провонялось. — Тише, не трепись. Хоть сейчас и не сталинские времена, но загреметь за такие слова можешь. — Ну и что? Поменяю одну зону на другую. — Ты знаешь, есть постановление Совмина, чтобы увеличить услуги населению. Ведь на книжках и в чулках населения лежат миллиарды, за которые нельзя ничего купить и это при нашей нынешней мизерной зарплате. — Да, конечно. Мы страна воров. Воруем всё: бумагу, инструмент, краску, стройматериалы и всё, что не попадётся под руку. — Мы не воруем, а берём своё. Подошёл автобус, мужчины и Наум Цезаревич сели в него. Вернее не сели, а запрессовались так, что дышать было трудно. Пожилая женщина, с болью в голосе, обратилась к парню, прижавшему её к стойке: — Мальчик, подвинься чуть-чуть. Тот обиделся: — Усатых мальчиков не бывает, — и попытался отдвинуться от неё. — Мужчина! — послышалось рядом, — что вы легли на меня? — На вас? Только под наркозом. — Ха, ха раздался смех. — Чего ты ха-хакаешь? — Закрой своё хлебало, нажрался с утра, водярой и перегаром всех травишь. — Я за свои пью, и не твоё дело, понял? А хочешь получить, по сусалам — получишь. — Ладно, выйдем, разберёмся. Наум Цезаревич вышел на воздух, с
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (26) »