– Я так одинока тут и несчастна.
Я уткнулся ей в макушку.
– Я понял, киса. Еще в первый раз понял. Как сказать «мы скоро встретимся»?
– Мы скоро встретимся.
– По-французски.
– Не надо по-французски.
Все это пролетело у меня перед глазами, пока я соображал, что сижу с затекшими руками, ноющей пульсирующей болью головой,привалившись к холодной стенке затхлой комнатки, судя по землистому картофельному запаху, – погреба, и не могу даже переменить позы, не могу даже раскрыть глаз, а дверь где-то сверху уже скрипнула, и уже приближаются ко мне чьи-то шаги.
3.
Когда я все-таки разлепил наждачные веки, вокруг было так темно, что и пола, на котором я лежал, было не видать. Пол был земляной, так что особой нужды рассматривать его не было. Обычный пол деревенского погреба. Спина ныла, а выше челюсти была одна сплошная чугунная боль. Тряпичные ноги двигались с какой-то подозрительной задержкой – сесть я смог только через пару минут после того, как захотел этого. Руки были свободны и свободно шарили в пустоте вокруг. Судя по холоду и глухо стукающим по ногами банкам, погреб не был заброшенным и использовался по назначению. Если у меня и было что воспламеняющееся в карманах, то это вытащили. Не было и записки для Яновича. Потолкавшись вечность и отбив об углы все конечности, я набрел на лестницу, но не успел ступить, как где-то наверху открылась дверь – на меня пахнуло теплом натопленной хаты.Увидеть это я не могу, потому что от света зажмурился. Ко мне обратился мужской голос.
– Ну-ка сел на место.
Я, прикрывая глаза ладонью и стуча от холода зубами, попятился предположительно обратно к стенке и сел. Дверь закрылась, кто-то спустился вниз и встал надо мной. Я не видел не только лица, но даже и очертаний тела. Чиркнула спичка, и прямо к моему лицу наклонился небритый мужчина лет сорока.
– Тихо сиди. Ты кто такой? – спросил он.
Я пошлепал сухими губами, но отвечать не стал.
– Работаешь в управе?
Я кивнул.
– А кто мы такие, знаешь?
Я опять кивнул. Небритый подождал одну короткую спичку:
– Чего пришел?
– Попить бы.
Он прихватил меня за голову и легко повалил на промерзший земляной пол.
– Чего?
– Ничего. По делу. Про начальника управы.
Я набрал полный рот песка. Небритый вернул меня в прежнее положение.
– Не умничай. Ясно? Не умничай. Убью.
– Ну я пришел же. Чего я пришел тогда?
– Пришел и пришел. Не умничай.
Он молча прижал мне к кровоточащему носу кулак. Я крутанул головой, но он только сильнее вдавил кулак.
– Понял? Не умничай. Теперь давай по делу.
– У него чемодан денег. Ладно, это ты без меня знаешь. А я знаю, где этот чемодан.
Небритый все молчал, а потом сказал:
– Ну а ты мне зачем?
– Да хотя бы в дверь постучать. Мне он откроет.
– И почему это не засада?
– Хочешь верь, хочешь – нет. Похоже ли, что я делаю, на него?
Мужик убрал пятерню с моей головы:
– Ладно. Но чтобы тихо себя вел.
– Погоди. Давай на берегу договоримся: девяносто на десять. Я все понимаю – деньги твои по праву, но и без меня работу не сделаешь.
Прошла долгая, самая долгая минута в моей жизни. Небритый спокойно зажигал спичку за спичкой, все так же сидя передо мной на корточках. Он рассматривал мое лицо, как никто и никогда. Потом хмыкнул.
– Ну давай.
И мне, и ему ясно было, что в тот момент, когда мы наткнемся на чемодан, мне конец.
Спичка погасла. Когда небритый зажег еще одну, его лицо перестало быть злым и хитрым, на меня он не смотрел и вообще как будто бы никуда не смотрел.
Мы стали подниматься по лестнице. Одна ступенька, другая. Ноги меня еле слушались, небритый упирался в спину пистолетом и шел, почти прижимаясь ко мне, хоть это и было неудобно. Если изо всех сил прыгнуть назад, мы оба пролетим метра два, небритый головой, если повезет, упадет на банку с закаткой, я могу попытаться быстро перевернуться и задушить его. Макушкой я ткнулся в дверь, сейчас или никогда.
С той стороны кто-то чихнул.
–Тсс, приготовься, – быстро сказал небритый. – Как толкну, падай сразу прямо перед собой и лежи смирно.
Я не успел даже кивнуть. Я откинул дверь и, подгоняемый небиритым, быстро выбрался в комнату. В комнате при слабом свете сидели три человека: двое в немецких военных шинелях прямо передо мной за столом, у каждого на коленях была винтовка, еще один сидел на приступке перед дверью в сени, его оружие я заметить не успел. Небритый сильно ткнул меня между лопаток, я потерял равновесие и нырнул под стол и уже оттуда с остановившимся сердцем наблюдал, как небритый быстро и спокойно положил по два выстрела каждому из сидящих за столом. Один свалился головой на сложенные локти, как будто прилег за столом поспать, второй сполз вниз и положил свою пробитую неживую голову мне на колени. Небритый повернулся к третьему. Тот что-то тихо проговорил по-польски. Небритый промолчал и один раз выстрелил ему в лоб. Поляк дернулся и сполз по двери к косяку, как очень уставший, засыпающий на ходу человек.
Я вздохнул с облегчением. Небритый, немного постояв, присел на корточки и поглядел на меня. Видимо, я был здорово испуган – он ухмыльнулся. Тут только я заметил, что из-за его спины видны еще одни ноги – на печке сидел старичок в телогрейке и тоже ухмылялся. Не так искрометно, впрочем. Готов спорить, что это выражение лица у него теперь навсегда.
Небритый вел прямо так через ночной лес, часто без всяких тропинок, просто по мокрой крапиве и папоротнику
– Не отставай. Решишь бежать – заблудишься и все.
В нескольких местах, где путь шел по ясной дорожке, небритый пускал меня вперед. В одном месте я чуть не наступил на труп в немецкой форме. На мой немой вопрос небритый ответил только:
– Не подходи. Заминирован.
С голоду мутило, от усталости руки и ноги мелко дрожали каждый раз, когда требовалась концентрация, от темпа ходьбы постоянно подступало ощущение, как перед обмороком. Дорога заняла гораздо меньше времени, чем путь туда – думаю, через полчаса мы уже подошли к городку. Стояла завораживающая тишина, нигде не горел ни единый огонек. Как специально, подул ветер, протянул меня до костей, но заодно согнал облака, и все залило