потом металл придется калить заново.
Оставшись один, мастер Тралин проверил прочий инструмент. Шлифы, точильные камни, правильные кожи — все готово и исправно, никак иначе. Но чем еще заняться, чтобы не представлять, откуда вернется будущий резец? «Пусть укрепят меня стихии», — пробормотал гном и стал ждать.
Мальтуш изнемогал. Девушки-эльфийки вели над ним бесконечный хоровод. Прикосновения рук, губ, языков кружили голову. Тело рвалось на свободу, оно не желало больше терпеть. — Пора, — сказала принцесса, шагнула вперед и медленно села на Мальтуша. — Отпустите его. Пастух рывком сел, сомкнул руки на талии эльфы. Тонкая и гибкая, прохладная и гладкая, как молодая ива, медленно двигалась она в его объятьях. Вверх — вниз, вверх — вниз. От каждого хода в чреслах зарождалась жгучая волна. Она проникала в хребет и под кожу спины, словно тысячи муравьев шевелили усиками. Все вокруг исчезло. Лес, ручей, огромное небо, с которого по ночам смотрели на Мальтуша лучистые глаза предков. В мире осталось два места: горячее лоно эльфы и ее холодные, бездонные глаза с кошачьими зрачками. «Нелюдь», — вспомнил Мальтуш, но не захотел пугаться. Зрачки дышали, как пульс, с каждым согласным движением тел открывались шире и шире. Наверное, принцесса тоже слышала, как притопывают под кожей муравьи: «Быстрее! Быстрее! Быстрее!!!» — Быстрее! — выдохнула она. Ревела в ушах кровь. Нельзя скорее, но Мальтуш смог. Ломэлвея выгнулась и закричала. От жара, понял Мальтуш, чувствуя, как переполняет его жидкий сладостный огонь. Он требовал выхода, он рвался наружу, он устремился в принцессу! Мощными толчками, глубже, жестче, сильнее! Эльфа перевела взгляд вверх, куда-то за спину Мальтушу, и он услышал дух каленого железа. Сквозь любовный пожар пробилась режущая боль в боку, запахло горящей плотью. «Что это, горю?» — успел удивиться Мальтуш, увидел, что зрачки принцессы сузились, как волос, и умер.
Заготовка смрадно дымила, пахла человечиной, чуть подгорелой, почти живой! Борузг потянул носом, облизнулся и пролаял: — Утрук, Цахт! Взяли железо — и к мастеру Тралину, живо! И ковчежек захватите!.. Подари мне это мясо, — сказал он принцессе, когда порученцы растворились в лесу. — Ребята давно не ели сладкого. — Ты безумен и нагл, враг, — ответила Ломэлвея. Она закрыла Мальтушу глаза и встала. — Не забывай, это мой лес. Ты жив только потому, что мы делаем одно дело. — Тем более! — засмеялся орк. — Отдай его мне. Хорошее мясо, пропадет. А так ребята поедят от пуза. — Дразнишь, враг? — спросила принцесса. — Я похороню его по людскому обычаю. Теперь уходи, я хочу умыться. — Не уйду, — осклабился Борузг. — Ты случалась с мясом. Я смотрел, и ты не была против. Эльфа не ответила. Она вошла в ручей и стала смывать с себя человеческие пот, кровь и семя. Ее примеру последовали остальные эльфийки. — Зачем мы сделали это? — спросили они Ломэлвею. — Клеон просил меня, — ответила принцесса. — Зачем ты не прогонишь орка? — Создатель посмеялся над ними, — усмехнулась Ломэлвея. — Они уродливы и сознают свое уродство, а потому злобствуют. Пусть смотрит. Он вернется назад и станет тосковать. Он не сможет видеть своих женщин, не зачнет орчат. Род его пресечется. Хороший орк — мертвый орк. Правда, враг? — Издеваешься, вечная? — скрипнул зубами Борузг. — Жалею. — Клянусь, я съем твою печень! — Когда тиран умрет, — ответила Ломэлвея, — приходи. Я насажу твою голову на острый кол. Хороший орк — мертвый орк!
Фог не торопился. Любовно заточенный и выправленный Тралином резец растянул время, позволил доделать начатое. Черешневый чубук, покрытый тонкой резьбой, янтарный мундштук с шейкой из мифрила лежали на верстаке, на мягкой тряпице. Трубка была почти готова, осталось немного, он успеет до рассвета. Он взял язык каменного тролля и стал нежно полировать чашку трубки. В душе Фог смеялся. Сущая безделица, но ради нее свели могучий мэллорн! Пока остроухие оплакивали дерево, Фог прибрал кусок сердцевины, необычайно плотной, ароматной и красивой. Хорошая выйдет игрушка для сына!
На вершине лета столица Великого Королевства бурлит. Заполняются постоялые дворы, предприимчивые горожане открывают для приезжих кладовые и чуланы. Купцы не успевают подвозить товар на рынки, для лавок и лавчонок, а харчевни не закрываются круглые сутки. Праздник Поклонения — месяц беспрерывных торжеств и приемов, время, когда день кормит год. В назначенный день они сошлись во дворце Хоббитана Одиннадцатого. Встретились, делая вид, что незнакомы, только Фог с Клеоном сдержанно кивнули друг другу, как давние, но шапочные знакомцы. Тралин со товарищи и ватага Борузга заняли места в разных углах зала приемов и подношений. Гномы хмурились и гордо задирали носы, орки угрюмо скалились, бросали по сторонам злые взгляды. Вурст и Дромм подпирали колоннаду у входа, улыбались, смущенно прятали широкие, похожие на лопаты ладони. Трубку сообща решили дарить в самом конце приема, последними. Король, заядлый курильщик, уставший от долгой церемонии, непременно захочет попробовать обновку. Подарок королю, чтобы не возбуждать подозрений, вручал Фог. — Какая прелесть! — поцокал языком Хоббитан Одиннадцатый, седой кругленький половинчик. — Твоя работа, мастер? — Да, Ваше Величество, — поклонился Фог. — Тогда идем, покажу мою коллекцию… Король подхватил Фога под руку и повлек к дверям во внутренние покои. Чтобы не заставлять Величество тянуться, Фог согнулся и шел, смешно семеня. Было похоже, что королю нравится такой балаган. «Ничего, — думал Фог, — ничего! Ты только закури!» Едва стих шум зала приемов, Хоббитан отпустил Фога. — Извини, мастер, — улыбнулся он, — на публике я немного самодур и фанфарон. Надо соответствовать. Не против, если я сниму эти тяжелые сапоги? Ненавижу сапоги, но… Положение обязывает. — Конечно, Ваше Величество, — удивился Фог, — я нисколько не против. — Вот и славно, — сказал Хоббитан, упал в кресло и блаженно вытянул мохнатые ноги. — У меня есть отличный табак, прошлого урожая. Редко рождается такой хороший табак, редко. Но я король, я могу себе позволить? Он прищурился, набил подарочную трубку и вскоре окутался клубами дыма. «Как это будет?» — подумал Фог. — Кстати, мастер, — сказал король, — открой-ка во-он тот шкафчик! Фог распахнул створки. На узорчатых полках в несколько рядов лежали трубки самых разных форм и размеров. — Ваше Величество? — спросил Фог, оборачиваясь. — Твой предшественник, мастер Дувал, — сказал король, — тот, что сделал крайнюю слева трубку на
Мальтуш изнемогал. Девушки-эльфийки вели над ним бесконечный хоровод. Прикосновения рук, губ, языков кружили голову. Тело рвалось на свободу, оно не желало больше терпеть. — Пора, — сказала принцесса, шагнула вперед и медленно села на Мальтуша. — Отпустите его. Пастух рывком сел, сомкнул руки на талии эльфы. Тонкая и гибкая, прохладная и гладкая, как молодая ива, медленно двигалась она в его объятьях. Вверх — вниз, вверх — вниз. От каждого хода в чреслах зарождалась жгучая волна. Она проникала в хребет и под кожу спины, словно тысячи муравьев шевелили усиками. Все вокруг исчезло. Лес, ручей, огромное небо, с которого по ночам смотрели на Мальтуша лучистые глаза предков. В мире осталось два места: горячее лоно эльфы и ее холодные, бездонные глаза с кошачьими зрачками. «Нелюдь», — вспомнил Мальтуш, но не захотел пугаться. Зрачки дышали, как пульс, с каждым согласным движением тел открывались шире и шире. Наверное, принцесса тоже слышала, как притопывают под кожей муравьи: «Быстрее! Быстрее! Быстрее!!!» — Быстрее! — выдохнула она. Ревела в ушах кровь. Нельзя скорее, но Мальтуш смог. Ломэлвея выгнулась и закричала. От жара, понял Мальтуш, чувствуя, как переполняет его жидкий сладостный огонь. Он требовал выхода, он рвался наружу, он устремился в принцессу! Мощными толчками, глубже, жестче, сильнее! Эльфа перевела взгляд вверх, куда-то за спину Мальтушу, и он услышал дух каленого железа. Сквозь любовный пожар пробилась режущая боль в боку, запахло горящей плотью. «Что это, горю?» — успел удивиться Мальтуш, увидел, что зрачки принцессы сузились, как волос, и умер.
Заготовка смрадно дымила, пахла человечиной, чуть подгорелой, почти живой! Борузг потянул носом, облизнулся и пролаял: — Утрук, Цахт! Взяли железо — и к мастеру Тралину, живо! И ковчежек захватите!.. Подари мне это мясо, — сказал он принцессе, когда порученцы растворились в лесу. — Ребята давно не ели сладкого. — Ты безумен и нагл, враг, — ответила Ломэлвея. Она закрыла Мальтушу глаза и встала. — Не забывай, это мой лес. Ты жив только потому, что мы делаем одно дело. — Тем более! — засмеялся орк. — Отдай его мне. Хорошее мясо, пропадет. А так ребята поедят от пуза. — Дразнишь, враг? — спросила принцесса. — Я похороню его по людскому обычаю. Теперь уходи, я хочу умыться. — Не уйду, — осклабился Борузг. — Ты случалась с мясом. Я смотрел, и ты не была против. Эльфа не ответила. Она вошла в ручей и стала смывать с себя человеческие пот, кровь и семя. Ее примеру последовали остальные эльфийки. — Зачем мы сделали это? — спросили они Ломэлвею. — Клеон просил меня, — ответила принцесса. — Зачем ты не прогонишь орка? — Создатель посмеялся над ними, — усмехнулась Ломэлвея. — Они уродливы и сознают свое уродство, а потому злобствуют. Пусть смотрит. Он вернется назад и станет тосковать. Он не сможет видеть своих женщин, не зачнет орчат. Род его пресечется. Хороший орк — мертвый орк. Правда, враг? — Издеваешься, вечная? — скрипнул зубами Борузг. — Жалею. — Клянусь, я съем твою печень! — Когда тиран умрет, — ответила Ломэлвея, — приходи. Я насажу твою голову на острый кол. Хороший орк — мертвый орк!
Фог не торопился. Любовно заточенный и выправленный Тралином резец растянул время, позволил доделать начатое. Черешневый чубук, покрытый тонкой резьбой, янтарный мундштук с шейкой из мифрила лежали на верстаке, на мягкой тряпице. Трубка была почти готова, осталось немного, он успеет до рассвета. Он взял язык каменного тролля и стал нежно полировать чашку трубки. В душе Фог смеялся. Сущая безделица, но ради нее свели могучий мэллорн! Пока остроухие оплакивали дерево, Фог прибрал кусок сердцевины, необычайно плотной, ароматной и красивой. Хорошая выйдет игрушка для сына!
На вершине лета столица Великого Королевства бурлит. Заполняются постоялые дворы, предприимчивые горожане открывают для приезжих кладовые и чуланы. Купцы не успевают подвозить товар на рынки, для лавок и лавчонок, а харчевни не закрываются круглые сутки. Праздник Поклонения — месяц беспрерывных торжеств и приемов, время, когда день кормит год. В назначенный день они сошлись во дворце Хоббитана Одиннадцатого. Встретились, делая вид, что незнакомы, только Фог с Клеоном сдержанно кивнули друг другу, как давние, но шапочные знакомцы. Тралин со товарищи и ватага Борузга заняли места в разных углах зала приемов и подношений. Гномы хмурились и гордо задирали носы, орки угрюмо скалились, бросали по сторонам злые взгляды. Вурст и Дромм подпирали колоннаду у входа, улыбались, смущенно прятали широкие, похожие на лопаты ладони. Трубку сообща решили дарить в самом конце приема, последними. Король, заядлый курильщик, уставший от долгой церемонии, непременно захочет попробовать обновку. Подарок королю, чтобы не возбуждать подозрений, вручал Фог. — Какая прелесть! — поцокал языком Хоббитан Одиннадцатый, седой кругленький половинчик. — Твоя работа, мастер? — Да, Ваше Величество, — поклонился Фог. — Тогда идем, покажу мою коллекцию… Король подхватил Фога под руку и повлек к дверям во внутренние покои. Чтобы не заставлять Величество тянуться, Фог согнулся и шел, смешно семеня. Было похоже, что королю нравится такой балаган. «Ничего, — думал Фог, — ничего! Ты только закури!» Едва стих шум зала приемов, Хоббитан отпустил Фога. — Извини, мастер, — улыбнулся он, — на публике я немного самодур и фанфарон. Надо соответствовать. Не против, если я сниму эти тяжелые сапоги? Ненавижу сапоги, но… Положение обязывает. — Конечно, Ваше Величество, — удивился Фог, — я нисколько не против. — Вот и славно, — сказал Хоббитан, упал в кресло и блаженно вытянул мохнатые ноги. — У меня есть отличный табак, прошлого урожая. Редко рождается такой хороший табак, редко. Но я король, я могу себе позволить? Он прищурился, набил подарочную трубку и вскоре окутался клубами дыма. «Как это будет?» — подумал Фог. — Кстати, мастер, — сказал король, — открой-ка во-он тот шкафчик! Фог распахнул створки. На узорчатых полках в несколько рядов лежали трубки самых разных форм и размеров. — Ваше Величество? — спросил Фог, оборачиваясь. — Твой предшественник, мастер Дувал, — сказал король, — тот, что сделал крайнюю слева трубку на