Артур Соломонов Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Пьеса о гибкости и бессмертии

Действующие лица:

Вольдемар Аркадьевич, режиссёр спектакля, он же исполнитель роли старого Сталина.

Сергей Карякин, исполнитель роли Владимира Ленина.

Анна Крылатая, ближайшая помощница Вольдемара Аркадьевича, исполняет роль медсестры старого Сталина Валентины и матери молодого Сталина.

Терентий Грибс, автор пьесы и исполнитель роли врача товарища Сталина.

Гия Ркацители, исполнитель ролей Берии и первого охранника товарища Сталина.

Алексей Балабанов, исполнитель ролей Хрущёва и второго охранника товарища Сталина.

Человек из министерства, который вынужденно исполняет роль врача товарища Сталина.

Владимир Кудрявцев, исполнитель роли молодого Сталина. Члены Политбюро, журналисты. Министр культуры в виде двух телеграмм. Президент в виде кашля над сценой.

Начинается прогон для СМИ спектакля об Иосифе Сталине. В ролях первого и второго охранников — Гия Ркацители и Алексей Балабанов.

Сцена первая. Ночные стражники

Ближняя дача Сталина в Кунцево.

Первый. Быть того не может.

Второй. Я тебе клянусь.

Первый. Не может!

Второй. Клянусь! Он сам рассказал.

Первый. Тебе?

Второй. Холодно, как в январе. Почему так холодно? Мне кажется, холодно оттуда. (Показывает на дом.)

Первый. Тебе в последние дни так много всего кажется, что тебя пора пристрелить.

Второй (вдруг говорит прерывисто и взволнованно). Ты ведь знаешь, как он не любит, когда к нему внезапно приближаются? Потому я к нему вчера шёл, гремя и топоча ногами, как слон, как стадо слонов…

Первый. Ты рехнулся, чёртов идиот! Ты все-таки рехнулся!

Второй. Как стадо слонов, чтобы он заранее знал, что я подхожу, чтобы издалека слышал, чтобы не кричал на меня, как тогда.

Первый. Когда ты от страха обмочился? Как он потом хохотал! Только он мог хохотать, глядя на тебя. Другой бы расстрелял на месте такого охранника.

Второй. Какой другой?

Первый. Я для примера. Конечно, никакого другого.

Второй. Для какого примера? Зачем нам этот пример?

Первый. Я ничего такого — не говорил. Клевещешь? На охранника товарища Сталина?

Второй. Я-то, может, и обмочился…

Первый. Может?!

Второй. А знаешь, почему? Не потому что он закричал, не потому! Когда я внезапно подошёл к нему, он поднялся над столом на несколько метров, и молча, тихо, нежно поплыл на меня…

Первый. Что ты несёшь! Провокатор!

Пауза.

Первый. Ну, как жена, дети?

Второй. По-прежнему. Жена днём на работе, вечером при мне. И при детях. Наташка как на уроки труда начала ходить, с тех пор мечту не предавала: поварихой, говорит, буду во взрослом возрасте. А Петя этнографом хочет стать.

Первый. Что за ребёнок, который хочет стать этнографом? Ты сам хоть знаешь, что это такое?

Второй. Петя объяснил. Я его ремешком, вот этим, со звездой, отоварил, он утих. А сейчас опять — этнограф, говорит, я, исследователь. Народы дальние меня беспокоят. Люблю их, и все тут. Я опять свой звёздный ремешок достал, но он вытерпел. Не хныкал даже. И раны пятиконечные — пальцем не тронул. Герой, что ли, растёт… Я его потом подорожником лечил…

Первый. Ты его к врачам водил?

Второй. К каким врачам?! Товарищ Сталин врачам не доверяет, и я врачам не доверяю. Он приказал сжечь истории своих болезней, и я сжёг истории своих болезней, и истории детей сжёг, хотя они совсем короткие были, абзаца на три. А своего личного врача, Виноградова, товарищ Сталин приказал арестовать…

Первый. Он будет мне рассказывать!

Второй. И ещё требовал: «Обязательно закуйте его в кандалы! Сразу, в кабинете — в кандалы!»

Первый. Да я это сам тебе рассказывал!

Второй. Вот именно. И сам теперь говоришь — покажи сына врачам. Они все в кандалах. Я таким не доверяю.

Пауза. Вдруг второй снова взволнованно начинает говорить.

Второй. А эта фраза: «Охраняй и властвуй»? Зачем он мне её сказал? В тот четверг, когда ты опоздал на поверку…

Первый. В тот четверг ты опоздал на поверку! Ты! Как тебя терпят, терпят-то — как?

Второй. Он подозвал меня. Я пошёл, опять громко топоча, как слоновье стадо. Но он же сам меня звал, потому вот так рукой сделал — мол, потише шагай. И потому я подошёл к нему бестопотно.

Первый. Бестопотно? Вот ты урод.

Второй. А на столе лежит бумага, тооооненький листик лежит, и он мне на него показывает, а там его рукой написано: «В итоге победу одерживает только смерть».

Первый. Да-да. Я помню, я тоже видел. Случайно.

Второй. Так почему удивляешься, что он вчера мне сказал, что видел Ленина?

Первый. Потому что. Сам понимаешь, почему!

Второй. Потому что если товарищ Сталин.

Первый. Видит призраков.

Второй. Разве товарищ Ленин — призрак?

Первый. Нет, ты все-таки рехнулся, чёртов идиот! Не живой же Ленин приходил?!

Второй. Значит — призрак?

Первый (почти плачет). Чёрт бы тебя побрал!

Второй. Значит, по-твоему, товарищ Сталин лжёт?

Первый. Это ты сказал. И я этого не слышал.

Пауза.

Первый. Мы же видели Ленина в Мавзолее. Мы вместе ходили. Он лежит. Потому что мёртвые не могут встать.

Второй. Он же не под землёй лежит. И у него… у него всё есть — руки, ноги, всё.

Первый. Мёртвые не могут встать и пойти! Понял?!

Второй. А ради товарища Сталина? А если лично к нему? Если?..

Пауза.

Первый. Ну? И что Ленин?

Второй. Товарищ Сталин сказал, что призрак Ленина жутко матерился. А потом говорит: «Коба, я тебе оставил великое государство, а ты его просрал».

Первый. Всё! Сейчас пристрелю!

Второй (в полусумасшедшем восторге). А товарищ Сталин говорит: «Как просрал? Границы крепки, страна огромна, люди послушны, амбары полны, здания упираются в небо, а все души — веруют в тебя-Отца, в меня-Сына, и в пролетарский рай, куда устремлены сотни счастливых миллионов».

Первый. Ну?

Второй. Что ну?

Первый. А Ленин что?

Второй. Ты, говорит, как и я, скоро превратишься в труп. А значит — ты все просрал, все, что я тебе оставил. Потому что когда властелин превращается в кусок холодного мяса, двуногий, двурукий, одноголовый кусок мяса — какой же это властелин?

Первый (направляет ружье на Второго). Ты готов? Сейчас превратишься в кусок мяса, и все скажут — какой же это охранник?

Второй. Да тебя на месте расстреляют за то, что убил охранника товарища Сталина. Стой да слушай.

Первый. Я больше не могу.