― Есть простой способ доказать, что вы ошибаетесь, ― говорит он. ― Вы можете обыскать замок в поисках картин, детектив, но вы их не найдете. Их здесь нет. Эти двое каким-то образом вывезли их.
Артур Кинкейд, все еще охваченный яростью, не замечает выражения лица своего помощника.
― Да, да, ― бормочет он. ― Обыщите все.
И вот так полиция находит в хранилище Артура Кинкейда тридцать семь картин.
Нет, не тридцать семь.
Тридцать восемь.
Потому что среди забытых итальянских мастеров находится ранняя картина Винсента Ван Гога, которую я узнаю, как украденную два года назад из музея Singer Laren в Нидерландах.
И я не единственная, кто узнал этот шедевр.
Ну-ну. Хотела бы я посмотреть, как Артур Кинкейд будет выкручиваться из этой ситуации.
Я смеюсь, когда мы садимся в самолет.
― Это было великолепно, ― говорю я Антонио, поднимая бокал с просекко в знак приветствия. ― Шедевр. А я-то уже решила, что ты слишком долго был вне игры. Я не должна была сомневаться в тебе ни минуты.
Он усмехается.
― Я получил слишком много удовольствия, планируя это, ― признается он. ― Хотя, если честно, большую часть работы проделал Бассет.
― Ах, да, красавчик Николас Бассет. Это он подбросил Ван Гога в хранилище?
― Он.
― Почему он хочет, чтобы Кинкейд оказался в тюрьме?
― Он мне не сказал, а я и не спрашивал. Иногда лучше не знать. ― Он наклоняет голову. ― Красавчик Николас Бассет?
Я пытаюсь сдержать хихиканье, но безуспешно.
― Ты ревнуешь.
Я сняла обручальное кольцо во время ограбления. Это очень узнаваемое украшение, и я не могла рисковать, что кто-то заметит его на мне и свяжет меня с Антонио, который купил его на аукционе.
Антонио берет мою руку и надевает обручальное кольцо мне на палец. Там, где ему и место.
― Ты моя. ― В его голосе звучит собственническое рычание, от которого меня пробирает дрожь. ― Сейчас и навсегда.
Я смотрю в его пронзительные голубые глаза.
― Всегда, ― шепчу я. ― Ну что, опробуем кровать?