Сергей Аксентьев Дорогие мои собаки

Жестокость^[1]

На мокром асфальте укрытый старой флотской шинелью и куском полиэтилена, лежал крупный, рыжий колли. Пёс был болен и стар. Правая половина морды изъедена язвами. Взгляд здорового левого глаза был тосклив и равнодушен. Ветер с яростью хлестал его дождем, но пес оставался неподвижен…

Когда месячным щенком его принесли в дом, то радовались все. Тогда колли были в моде. Дети забавлялись с ним, придумывая веселые игры, а на ночь, втайне от родителей, по очереди брали к себе в постель…

Но вот дети выросли. Прошла мода на колли. Интерес к нему со стороны домочадцев пропал. Пес состарился. Одолели болячки. И настала безрадостная, унылая жизнь — брошенной, за ненадобностью, живой игрушки.

…В тот ненастный день на лоджии было невыносимо холодно и сыро. Преодолев страх наказания, пёс поддел лапой балконную дверь, проковылял в комнату, опасливо юркнул за плотные портьеры, лег на мягкий, ворсистый ковёр, прижался к теплой батарее и заснул.

Хозяйка, обнаружив спящего в комнате пса, накинулась на него, требуя, чтобы тот немедленно убирался на балкон. Со злостью, огрев поводком по морде пригрозила:

— Если ещё хоть раз увижу в комнате, вышвырну на улицу!

Два дня он не вставал с подстилки, ни единым звуком не напоминая о себе. Его не замечали. На третий день, когда в доме никого не было, пёс опять попытался укрыться в тепле, но в коридоре задние лапы подкосились, и он упал. Почувствовал, что мочится под себя, но ничего уже не мог с собой поделать. Тяжело повалился набок и потерял сознание…

Возвратившийся с работы хозяин, увидав лежащую в луже собаку, с руганью начал избивать его, а потом схватил за загривок и выволок на лестничную площадку.

— Подыхай здесь! — злобно бросил он и захлопнул дверь…

Сколько времени он пролежал на холодном, грязном полу, он не помнил, но, услышав знакомые шаги, попытался подняться и кинуться к хозяйке. Задние лапы отказывались повиноваться. Тогда неуклюже, как тюлень, пополз ей навстречу, но та грубо оттолкнула его:

— Ну что, достукался? Так тебе и надо!

Клацнула ключом, и юркнула в дом.

Наступила ночь. В тёмном, продуваемом ветром подъезде стояла гулкая тишина. Собрав последние силы, колли пополз вниз. Бешено колотилось сердце, было трудно дышать. Он несколько раз терял сознание и падал. Когда приходил в себя снова полз. Полз прочь от жестоких людей, которым он со щенячьей поры отдал свое доброе сердце…

Сил хватило доползти лишь до валуна в проходе между домами. Измученным телом, колли привалился к стылому камню, положил на трясущиеся передние лапы окровавленную морду и замер.

Начался бред. В воспаленном мозгу, словно в детском калейдоскопе, хаотически менялись картинки из его долгой собачьей жизни. Он то радостно повизгивал, то жалобно скулил, то начинал грозно рычать. Потом бред прошел, и он забылся. Проснулся, когда уже рассвело. Дождь и порывистый ветер сбивали с деревьев последнюю листву. Вокруг не было ни души.

— Ещё рано, — подумал колли. — Скоро встанут хозяева. Наверняка они забыли вчерашнюю злобу и придут за мной.

…Но за ним никто не пришел.

Замельтешил народ. Взрослые, суетливо пробегали мимо, стыдливо отворачиваясь. Дети ненадолго останавливались поодаль, о чём-то шептались. Девочки плакали.

Чуткой собачьей душой пёс понял, что ждать и надеяться не стоит, что свои последние дни он доживёт возле этого камня…

…Солнце показалось из-за туч, а ветер немного утих. Стало теплее. Две старушки подсели рядом. Поставили перед ним миску тёплого супа и плошку воды:

— Ешь милый! — ласково приговаривали они.

Колли попытался поесть, но не смог. Подошли ещё какие-то люди. Все возмущались. Кто-то принёс старую флотскую шинель и заботливо укрыл его. Кто-то из большого куска полиэтилена смастерил над ним некое подобие палатки.

Вечером старушки принесли свежей еды. Боль отпустила. Колли поел и попил. Добрые женщины, аккуратно обтёрли морду, обработали раны, сердечно поговорили с ним, пожелали спокойной ночи и простились до утра. От этого участия в собачьей душе затеплилась надежда на выздоровление, и пес даже повеселел.

…Но силы покидали его. По ночам, в короткие минуты сознания, он видел на угольно-чёрном небе яркие, холодные звёзды. Туда, к ним теперь тянулась измученная собачья душа.

…Последнее в его жизни утро было солнечным, ясным и тихим. Снова пришли старушки. Принесли угощение. Колли не реагировал. Он уткнулся мордой в камень и тяжело дышал. Женщины в растерянности стали оглядываться, ища кого-нибудь, кто подсказал бы, что делать. Окликнули проходящую мимо молодую пару. Те молча постояли возле пса, и ушли. Но вскоре вернулись с ветеринаром.

— Не жилец! — заключил тот, осмотрев собаку.

Уложили пса на бок. Он не сопротивлялся, только протяжно вздыхал и здоровым глазом пристально глядел на врача как бы, говорил: — Я готов! Давай!…

…Свежий могильный холмик плотно обложили камнями. Мужчина постарше с силой вонзил лопату в каменистую крымскую землю и рукавом отёр со лба крупный пот.

— Ну, вот и всё! Отмучился! — выдохнул он.

— Хороший, добрый был пёс, — тихо произнёс второй, что помладше.

— Да-а! — задумчиво протянул старший, — теперь его душа наверняка летит в собачий Рай.

— Пожалуй, — согласился младший, — он этого заслужил!…

Тина^[2]

Начало лета. Яхта, ошвартованная кормой к пирсу, плавно покачивается. В снастях посвистывает не злой ветер. Поскрипывает такелаж. В борт звонко плещется мелкая волна. Воскресенье. День отдыха перед очередным этапом путешествия. Молодежь ушла за рапанами. На яхте Малахов и его тринадцатилетний племянник Костя. Он в экипаже в качестве юнги. В ожидании ребят капитан решил подремать в каюте, а Костя занялся наведением порядка на палубе и ремонтом парусов.

Сквозь некрепкий сон, Малахов услышал всплеск упавшего за борт чего-то тяжелого, пьяный смех и топот по скрипучей сходне.

— Соседи веселятся, — решил он и повернулся лицом к переборке.

Но поспать не пришлось.

— Дядя Дима, за бортом тонет собака! — взволнованно прокричал Костя в проем входного люка.

— Что ты паникуешь? Какая собака? — недовольно начал было отчитывать племянника капитан.

— Ничего я не паникую, — огрызнулся Костя, — пьяные кретины с соседней яхты сбросили в воду собаку, а сами ушли.

Малахов выскочил в кокпит и увидел у борта барахтающегося черного дога. Тот ошалело скреб передними лапами о яхту то, погружаясь в воду с головой, то, с усилием всплывая на поверхность.

Прямо в шортах и в майке капитан