рядом. Рубщик Саша – в свитере с закатанными рукавами и некогда белом фартуке.

Откидывает мешковину…

И ты показываешь пальцем: вот этот… и вот этот… еще и этот, пожалуй…

Здесь совсем, совсем другая анатомия свиньи!..

Скоро Женя пришел к выводу, что, вместо того чтобы самому таскать тяжеленные сумки из магазинного подвала, следует мало-помалу допустить к Саше коллег, расширив тем самым круг его знакомств, а за собой оставить лишь вопросы общего руководства.

Истинный виртуоз придаточных предложений, он был очень подробен в своих наставлениях.

– Значит, так. Слушай сюда. Ты входишь в магазин и оглядываешься.

Если Коля в зале…

– Этот обрубок, что ли?

Грузчик Коля, коренастый субъект в черном халате, ростом не более одного метра сорока восьми сантиметров, и впрямь вызывал смутные ассоциации, связанные с топором и плахой.

Женя морщится. Ему неприятно, что Колю называют обрубком.

– Никакой не обрубок, – сухо говорит он. – Он рабочий. Ты слушай сюда. Если Коля в зале, ты спрашиваешь: "Васильич здесь?"

– Ну да, – говорю я. – Ясно. Здесь ли Васильич.

Женя смотрит с сомнением.

– Нет, ты понял? Просто спрашиваешь у него – мол…

– Да понял я, понял!..

– Не перебивай оратора, – наставительно говорит Женя. – Слушай сюда.

Спрашиваешь: "Васильич, мол, здесь?" Если Васильича нет, спускаешься в подвал. Понял?

Морщит лоб и снова смотрит. Похоже, не вполне верит, что уровень слабоумия является приемлемым.

– Понял, – покорно отвечаю я.

– Если же Коля говорит, что Васильич на месте, ты немедленно уходишь. Не спускаешься в подвал к Саше, а покидаешь торговую точку.

Просто выходишь на улицу и идешь себе куда глаза глядят. Понял?

Теперь я некоторое время смотрю на него. Потом сухо киваю:

– Да.

– Смотри же! Это очень важно!.. – волнуется он. – Если Васильич в магазине, в подвал идти нельзя! Видишь ли, я тебе уже говорил, что

Саша неоднократно просил при такого рода визитах проявлять разумную осторожность и попусту не маячить. У него с Васильичем контры, в которых нам с тобой не разобраться, да этого, как ты сам хорошо понимаешь, вовсе и не требуется, ведь…

– Да понял я, понял!

– Не перебивай оратора…

Понятно, что, направляясь на первую встречу после полуторачасового инструктажа, я чувствовал себя несколько взволнованным.

Обрубок Коля стоял у прилавка бакалеи.

Я деревянно прошагал к нему и сказал заветное:

– Васильич здесь?

Хоть это было и несколько затруднительно при его росте, Коля все же смерил меня взглядом. Улыбка у него вообще была как у гоблина.

– Щас, – бросил он, скрываясь в недрах магазина.

Когда Коля, деловито переваливаясь, появился снова, за ним шагал немолодой и явно недовольный человек в белом халате поверх костюма.

На ходу он протирал очки платком и подслеповато щурился.

Остановившись, посадил очки на нос, и из-за их толстых стекол на меня уставились недоуменные глаза.

– Вот, Васильич, – сказал ему Коля, указывая на меня нечистым пальцем. – Вот этот тебя спрашивал.

Анекдот

Костер догорел.

– Спать, что ли, идти… – протянул Семен.

– Ну расскажите анекдот, – ноюще повторил Витя.

Мы помолчали.

– Пойду, – сказал Семен. – Пока.

Встал и пропал в темноте.

– Расскажи, а? Ну чего ты?

Витя обращался ко мне. Больше было не к кому. Все ушли, чтобы наконец-то его не слышать.

– Я больше не знаю, – ответил я. – Сколько можно? Уже все рассказали.

– Ну пожа-а-а-алуйста, – тянул он. – Оди-и-ин…

– Сам-то ты почему не рассказываешь?!

– Я не запоминаю! – воскликнул Витя, прикладывая руку к груди. – Ну честно, не запоминаю!

– Ладно, один, – сдался я. – Последний. И все. Годится?

– Годится! – обрадовался он.

– Тошнит уже от этих анекдотов. – сказал я. – Ну ладно, слушай…

Плывет матрос на плотике. Вдруг налетает огромный лайнер. Плотик вдребезги. Матрос хватается за бревно. На палубу выходит старший помощник. В белом кителе, с золотым крабом.

Витя сдавленно хихикнул и повторил шепотом:

– С крабом!..

– Честь по чести. Матрос кричит: "Шпрехен зи дойч?!" Помощник не понимает. Матрос: "Парле ву франсе?!" Один черт. Матрос перебирает еще двадцать языков. Наконец орет: "Ду ю спик инглиш?!" Старший помощник отвечает: "Йес! Йес!" Матрос ему: "Вот я и говорю, на черта ж вы мой плотик переехали?!"

Витя захохотал.

Костер совсем догорел. Угли мерцали. Над лесом показалось желтое зарево. Выползала луна.

– А еще? – сказал Витя, досмеявшись.

– Все. Надо спать идти.

– Ну еще оди-и-ин, – простонал он. – Один только! А?

– Ты чего? – злобно спросил я. – Сдурел?!

– Ну один расскажи – и все!

Я посмотрел на него в упор. Было темно, и я почти ничего не увидел – так, белая блямба лица.

Он был просто невыносим. Сначала испортил нам пинг-понг. Играли на вылет, поэтому кто еще хотел, мог играть только с Витей. А с ним играть было невозможно. Два нормально играющих человека производят шариком именно такие звуки: пинг! – на одной стороне стола, понг! – на другой. И опять: пинг! И тут же: понг! Болельщики сидят по сторонам, ожидая своей очереди, лузгают семечки и вертят головами: туда-сюда, туда-сюда. Чем дольше, тем лучше, потому что смысл пинг-понга (в отличие от настольного тенниса) заключается в том, чтобы продлить удовольствие. Пинг-понг. Пенг-панг. Пунг-пинг. Упал.

Чья подача?

А Витя что? А Витя взял ракетку и сделал так: фью! Потом с другой стороны: фью! Потом быстро-быстро попрыгал на одном месте, как резиновый заяц: брым-брым-брым-брым! Потом спросил: "Ну что, погнали?"

Никакого пинг-понга с ним не получалось. Витя резал из любого положения. Причем так, что невесомый мяч летел с гулом, как пушечное ядро, а при ударе о стол чуть не разлетался вдребезги. Витя приговаривал: "Вот так, ёксель-моксель. Вот так, ёксель-моксель!.."

– Ну только один! – снова попросил он. – Один только!

Угли прощально вспыхивали.

– Плывет по морю матрос на плотике, – сказал я.

Разумеется, с моей стороны это была просто шутка. Я думал, он скажет: "Да ладно, ты что! Сбрендил?" Тогда мы загасим угли чайными опивками и пойдем спать.

Витя поторопил:

– Ну?

– Лайнер, – тупо сказал я. – Лайнер на него налетел. Плотик пополам.

Стоило мне замолкнуть, как он нетерпеливо нукал.

– Матрос за бревно схватился. Болтается на волне кое-как…

– Ну?

– На палубу вышел капитан. В белом кителе. В фуражке с крабом.

Смотрит – матрос.

Каждая следующая моя фраза звучала все тверже.

– А матрос кричит снизу: "Парле ву франсе?"

– Ну?

– "Шпрехен зи дойч?" Потом еще по-испански.

Витя напряженно молчал.

– По-итальянски, по-шведски. Не знаю. По-аргентински.

– Ну?

– В конце концов: "Ду ю спик инглиш?" Капитан ему в ответ: "Йес! Йес!"

Он