действительностью, а не очередным фантомом”. Но фантомность не уходила, и разума в действительности он не находил. И

Коренев спрятался в архивную работу. И последние лет семь немного успокоился. Вот как, наверное, его тезка император Константин подальше от варваров в маленький Византий бежал, так и Москва маленькой была поначалу, незаметной. Но в большой Москве, ему казалось, спрятаться легче. Главное, как пел Высоцкий, не выходите в первые ряды и не стремитесь в прима-балерины.

Он жил в однокомнатной квартире, куда запустила его последняя возлюбленная, почти жена, со странным именем Фроги, уехавшая на неделю в Париж по своим биологическим делам. Он жил у нее уже почти два года. И она хотела, чтобы он не уезжал из ее квартиры, а свою сдавал, с женской проницательностью полагая, что пребывание в обустроенном ею пространстве приручит Костю, приучит к ее манерам.

Впрочем, раньше и он по грантам на Запад мотался, работал в библиотеках и архивах; как раз во Франции он и познакомился с Фроги четыре года назад. Среди книг ее библиотеки Костя в первые же дни их московского романа обнаружил и свои. “Я начитанная лягушка”, – шепнула она тогда. Квартирка ее была полна лягушек: лягушки-мочалки, лягушки-карандашницы, большие мягкие лягушки-подушки, лягушка-фонарик с ярко светящимися глазами, лягушка-подсвечник, лягушка-свечка, лягушки-магнитики на холодильник, придерживающие нужные бумаги, мраморная лягушка на ветке, лягушка-мыльница, бронзовая лягушка, огромная цветная китайская лягушка среди книг, вообще лягушки высовывались отовсюду, то просто приготовившись к прыжку, то обняв бревно, а на стене лягушка в короне, в которую воткнут телефонный разъем. Фроги была профессиональным биологом, занималась земноводными, ее довольно часто приглашали за границу.

Наверное, что-то в своей биологии значила. Любил ли он ее? С удивлением отвечал себе, что скорее да, чем нет, к тому же было приютно и спокойно в ее лягушачьем царстве. Он вовсе не думал, что нашел свою царевну-лягушку. Но уж очень многое на это указывало.

Встретился с ней он в период своей полной мужской беспомощности. И она вернула ему силу и уверенность в себе. Он любовался фотографией своей возлюбленной, где она – трехлетняя девочка с большим лягушечьим ртом, широкой редкозубой улыбкой, в смешных детских штанишках, девочка, положившая на стул растопыренную пятерню, похожую на лягушечью лапку, и преисполнялся к ней нежности и любви.

Как-то он спросил ее:

– Зачем тебе столько лягушек?

Она засмеялась, прикрыла ладонью ему глаза и сказала:

– А ты вообрази, что я нимфа Калипсо, это мой заколдованный остров, лягушки – мои подданные, а ты мой повелитель. Я ведь морская, и мне нравятся земноводные.

Она погладила его по волосам и прильнула к нему.

– Для тебя я просто твоя Фро, которая всегда явится по первому твоему зову. И поможет. Ведь влюбленная женщина – отчасти волшебница.

Но Костя не отставал:

– Почему все же лягушки? Это же символ болота, грязи, нашей мерзкой жизни.

– О! – воскликнула Фроги. – Это ведь самые интеллигентные жители болота, всеми гонимые и беззащитные, а кругом джунгли, все норовят их слопать или еще как-нибудь погубить, даже нигилисты в прошлом веке именно на лягушках опыты проводили, резали, на пласты распластывали, чтобы потом к людям перейти.

Он любил многих женщин, но всегда убегал от них, хотя поначалу почти всегда женился, чтоб сделать приятное своей избраннице. Потом ему становилось жалко своих подруг, он понимал, что всегда будет наперекор общественному потоку, а потому боялся принести им беду. И разводился. У него было три жены. И довольно много постоянных подруг. В детстве он как-то прочитал в одной русской сказке, что у мужчины в жизни есть два выбора: власть-слава и любовь женщин. Герой сказки выбрал любовь женщин – и не прогадал. Костя тогда подумал, что, наверное, неплохо, чтоб его женщины любили. Так и получилось.

Самое замечательное было, что даже те женщины, с которыми он расставался, все равно любили его и дружили с ним. Женщина с лягушечьим именем, звавшая себя Фро, как героиню рассказа Андрея

Платонова, была, как и та, чувственна и нежна, умела так взглянуть на него из-под руки снизу вверх, что его болезненное самоощущение уходило. Это возбуждало его. У нее была маленькая грудь и очень гладкое тело. Она с такой легкостью сбрасывала с себя одежду, как царевна-лягушка свою лягушечью кожу. И он снова не то чтобы молодым казался себе, но забывал о возрасте. А особенно, когда в момент любви она поднимала коленки, чтоб ему было удобнее наваливаться на нее, она была очень сладкая и родная лягушка.

“Ты настоящий, – говорила Фро. – Ты сам не понимаешь, какой ты настоящий! Я с тобой чувствую себя женщиной. Ты всегда сам по себе.

Это мало кому дано. Такой силе люди завидуют”.

Его и вправду звали с детства разные компании, но он всех избегал.

Своей силы он боялся. Как-то еще в школе он оттолкнул приставшего к нему шпаненка. И казалось ему, что не очень сильно, но тот отлетел, ударился об пол, из носа у него потекла кровь. И долго не мог встать. Хотя Костя и пытался ему помочь. С тех пор Костя зарекся поднимать на кого-либо руку. И, похоже, даже атрофировал в себе эту способность. “Бить человека по лицу я с детства не могу”.

Охранник института слушал по маленькому радиоприемнику, что напали спустя три года на след убийц Галины Старовойтовой.

Вообще он знал, что под счастливой звездой родился. Всегда помнил, как его пытались в армию забрать, а он в аспирантуру поступал и ускользал все время от капитана Квасова. Просто выбрасывал повестки.

А потом, уже все сдав на отлично, явился на очередной вызов. Всех собирали в каком-то подвале, он дождался последнего потока, шел с уголовниками, отсидевшими по разу. Один все курил и повторял: “Три года волкам отдал, еще два отдавать! Не дождутся!” У длинного стола стоял низкорослый служака в полувоенной форме, пенек, тупостью и обликом напоминавший будущего генсека Черненко. Он задавал анкетные вопросы, отбирал приписные свидетельства и паспорта. Записывал ответы и ставил галочки напротив фамилии прошедших опрос и сдавших документы. У Кости он сразу спросил: “Сколько судимостей?” – “Ни одной”. – “Как так – ни одной!” – “Ни одной”, – с гордостью ответил

Костя, отделяя себя от уголовных. “Ладно, – сказал пенек. – Чего кончал?” – “МГУ”. – “Номер ПТУ”. Так ему послышалось. Из университета здесь, кроме Кости, никого не было. Забрал Костины документы. “А можно мне назад паспорт?” – вдруг спросил Костя.

“Зачем тебе?” – “Гонорар получить”. Первый Костин гонорар! “Чего получить? Гонорею?” Костя даже опешил. “Деньги”, – разъяснил он.