конкурентов на планируемое компанией снижение цен и подготовить различные инвестиционные сценарии. Учитывая, что доли рынка и производственные мощности конкурентов были неизвестны,

Мокину пришлось организовать еще и сбор необходимых данных. Отметив окончание четырехмесячной работы и окончательный расчет сравнительно небольшим кутежом, поутру он обнаружил себя в компании женщины, знакомство с которой помнил смутно. Все это было вполне обыденно.

Каждый раз после своих трудоголических заплывов Александр с радостью обнаруживал, что рядом есть еще и другая жизнь. Он влюблялся в каждую женщину, с которой проводил ночь, но редко это чувство переживало двое суток.

Большая часть реальности банальна, но человек, путешествующий между мирами, об этом не подозревал. Мокин рассказывал свою версию мировой истории между чашками кофе, бокалами вина, сексом и чтением стихов неизвестных поэтов. Он нашел прекрасную слушательницу. Казалось, что время остановилось для них, – и они оба это заметили. Химеры оскалили зубы.

“Да не понимал Лев Толстой ничего в управлении государством, – горячился спустя неделю Мокин.- Как и Гончаров с Тургеневым – в тогдашних социал-демократических идеях. Выдумки это отечественных литераторов и историков. Все тогда было не так”. “Да ты-то откуда все это знаешь? – возмущенно спрашивала его Ирина, дама с высшим гуманитарным образованием. – Какое право ты имеешь об этом судить?”.

Мокин был ей интересен, но его длинные экскурсы казались вполне завиральными. Модное в некоторые времена увлечение отечественной историей, которое захватило множество людей, не читавших учебников, всегда ее раздражало. Требовался перерыв, чтобы отдохнуть друг от друга. После недели бурного романа необходимо было привести в порядок заброшенные домашние дела.

Мокин замкнулся. Объяснять пришлось бы долго, а ему становилось скучно. Они расстались, договорившись обязательно встретиться. И – не встретились. Он уехал в другой город и шагнул в реку забвения.

Несколько писем и пара телефонных звонков, на которые он не ответил, стали точкой входа в иное пространство. Александр устроился на постоянную работу, обзавелся компанией для преферанса, несколькими подругами и стал подумывать о постройке дома. Загадочные существа, постоянно вмешивающиеся в наши судьбы, улыбнулись друг другу.

Он перестал спать ночами. В сердце обнаружилась змея, впускавшая в него яд. Оно полнилось злобой. Раньше он никогда не понимал этого чувства. Мокин почти забыл о своей второй жизни, став по российским меркам вполне обеспеченным и влиятельным человеком, ходящим по кругу того, что называется новорусскими развлечениями. Позднее, обернувшись назад, он подумал, что оказался в мире, где время заменили не на пространство, а на деньги.

Шип змеи об отмене “человеческого, слишком человеческого” сводил его с ума. Мокину хотелось славы. Горькое разочарование при воспоминании о женщине, которую он любил, приводило к мальчишескому желанию доказать, что он вправе судить. Стать известным! Банальность могла бы превратиться в гротеск. Но змея, кусавшая его в сердце, была хорошим противоядием от малых глупостей. Мокин понял, чего он хочет сейчас: власти над людьми. Время пошло снова. Александр становился исторической личностью. В снах существа с женскими лицами и птичьими телами лизали его сапоги.

Власть, что бы там ни говорили, – игра не командная, а индивидуальная. Выигрывают в ней обаятельные эгоцентристы – при прочих равных условиях. Мокин вернулся к своему старому ремеслу на новый лад. Надо ли говорить, что ему сопутствовал успех?

Он попал в газеты и на телевидение, становясь историей. Иллюзия, ради которой живут все политические деятели, встала перед его глазами: Мокин полагал, что он изменяет мир. Ему сопротивлялись, а это доказывало его правоту. Его пытались предать, но он успевал опередить своих союзников на один шаг. Пресса обвиняла его в безнравственности, как всегда не понимая, что реальную власть обсуждать в категориях морали не более продуктивно, чем дикорастущий кустарник. Но Мокин прислушивался к требованию общественного мнения.

Пару раз он признавался в неблаговидных поступках, что, впрочем, только увеличивало его рейтинг. Это было тоже обыденно, поскольку власть официальная должна действовать исключительно в рамках общественной этики.

Кроме банальности, в жизни легко наткнуться и на фантасмагорию.

Мокин получил орден, и на его родине решили поставить бронзовый бюст герою. Узнав об этом, Александр приехал на его открытие, но опоздал.

Памятник стоял на небольшой площади, воплощая саму скромность.

Бронзовые глаза неподвижно и слепо смотрели вдоль улицы. Мокин подумал о том, что пора писать “Мой путь”, но озадачился тем, в каком жанре должно быть это произведение: песня, как у А. Пугачевой, или книга, как у А. Шикльгрубера? Это сравнение его покоробило, он сплюнул и ушел прочь. Он победил своих химер и решил позвонить Ирине.

Они наконец встретились и встречались еще не раз. Мокину в очередной раз повезло: его слава дополнила его прежнюю репутацию, и теперь он стал не просто наемным аналитиком, но аналитиком со связями.

Поскольку он не успел забронзоветь, то к своему памятнику больше не ездил, ухитрившись полностью обмануть свое время и схватить за хвост самого себя. Иногда он водит Ирину на берега реки забвения, но почти ничего не рассказывает. И они всегда возвращаются обратно.

Я думаю, что он уникален в своем роде.