цветов, но, взглянув на освобожденный из пакета цикламен, восхитился яркостью алого цвета, казалось имеющего даже объем. Поражала и толщина лепестков. Он был мясист и мощен. Интересно, можно ли его считать лиственным растением, подумал я.

Сначала поговорили о том о сем, но общих тем было не так уж много, и вскоре мы перешли к обсуждению его последнего рассказа. Действие происходило в Маньчжурии, с ее суровой зимой, после поражения в войне. Японский солдат умирает в военном госпитале, обмороженный и изможденный, в тоске по родному дому; оставшиеся в живых товарищи роют ему могилу в промерзшей земле. И я спросил:

– А вам самому довелось побывать в военном госпитале?

– Да.

– Где именно?

– Место называется Телин.

Мне, выросшему в Маньчжурии, это название показалось знакомым.

– Заболели? Или из-за ранения? – Я заглянул ему в лицо. Я знал, что его часть воевала в Северном и Центральном Китае. – Как это случилось?

Опустив голову, он молчал.

– Видите ли… – выдавил он наконец и снова заколебался. Затем, едва шевеля губами, пробормотал: – Вообще-то… – и протянул мне правую ладонь.

Рука как рука, все пять пальцев на месте, на первый взгляд все в порядке. Однако, присмотревшись, я заметил на ладони несколько шрамов, а в том месте, где они сходились, в самой середине, гладкое пятно, словно от ожога.

И тут меня осенила догадка:

– Самострел?

Ответ его прозвучал коротко и равнодушно, без всякой патетики. Он больше ничего не добавил, но я попытался сам представить, как это было. Я тоже служил в армии, правда всего месяц, но кое-что все же успел узнать. По-видимому, когда поблизости никого не было, он прижал правую руку к дулу, а левой нажал на спусковой крючок.

Но тут я задумался. Положим, он объяснил свою рану неосторожным обращением с оружием, но я-то знал, как это непросто. Во-первых, есть предохранитель, и подобное случается крайне редко. Чистить или чинить винтовку, когда она заряжена, не полагается, да и рядом могут быть другие солдаты.

То есть, рассуждая здраво, невозможно выдать самострел за несчастный случай, значит, нужно не только мужество, чтобы сознательно прострелить собственную ладонь, но и немалая фантазия, чтобы сочинить объяснение вроде короткой новеллы.

Мне не хотелось казаться навязчивым, но я подумал: а может, и сам он не будет против расспросов? И попытался выяснить у него обстоятельства дела. Господин У., видимо, потому, что разговор был на интересовавшую его тему, отвечал живо и с охотой.

Их отряд засел на берегу реки, а напротив стояла Восьмая армия.^[1] Ни с места, точно прилипли. Время от времени им сбрасывали листовки с того берега или в рупор на японском языке предлагали сдаться. Сначала господин У. искал случая сбежать, но понял, что бесполезно. Тогда у него возникла идея самострела.

Как я и предполагал, господин У. также осознал сложность этого предприятия. Он все продумал, даже сочинил весьма правдоподобную легенду, но подходящего случая не было.

И вот случай подвернулся. Меняли оружие, и У. вместо своей старой винтовки получил новенькую «тян».^[2] Так солдаты называли доставшиеся в качестве трофея винтовки, которыми была вооружена Восьмая армия. На его счастье, у этой «тян» оборвался ремень и был неисправен предохранитель.

Для сочиненной им легенды все это было как нельзя более кстати. И вот У. послали в разведку. Сошлись все обстоятельства, о которых он мечтал.

У. дошел до холма и остановился в растерянности – так начиналась сочиненная им история. Холм должен был существовать в действительности, и туда он добрался. С винтовкой в руке на крутой склон не подняться. А у этой «тян» к тому же ремешка нет. Что делать? Он забросил винтовку наверх и стал подниматься, цепляясь за землю обеими руками. Дополз доверху, протянул руки и ухватил винтовку за дуло. Стал подтягивать к себе, и – спусковой крючок задел не то за корень, не то за ветку – раздался выстрел.

Господин У. еще раз проверил легенду. и, убедившись, что все в порядке, лег у подножия холма, приложил к дулу правую ладонь, зажмурился и нажал левой рукой на спуск. Сначала никакой боли он не почувствовал, рука стала легкой-легкой, вроде носового платка, и мягко, словно парила, поплыла в воздухе.

Он с опаской открыл глаза. В правой кисти зияла дыра, виднелись белесые тонкие косточки. Через секунду рана наполнилась кровью, капли заструились вниз. Тогда он переменил свой план. У. решил притвориться, будто сорвался со склона, перекатился с боку на бок и принялся звать на помощь. Его услыхали и перевязали.

– Была, наверно, проверка?

– И довольно строгая. Но ничего, выкрутился.

– А когда это было?

– В сорок четвертом.

Мы оба помолчали, затем я решил выяснить еще одну деталь:

– Из одной только ненависти к армии на такое не идут. Вы, наверно, сочувствуете марксистским идеям?

– Да, – бесстрастно ответил господин У.

Напоследок он сказал мне все с той же сдержанностью тона:

– Когда я лежал в госпитале, то временами остро скучал по фронтовым товарищам.

Распрощавшись и уже поднимаясь, господин У. сказал, приложив правую руку к груди:

– По правде сказать, об этом я и хотел написать, потому-то и взялся изучать писательское ремесло, что мне совсем не по плечу. Вчера как раз закончил – написал двести пятьдесят страниц, и, знаете, как-то легче стало. Благодарю вас за все, что вы сделали для меня за эти годы.

У меня перехватило дыхание. Я смотрел на его правую руку, которой он мог держать авторучку, ко не смог бы нести зонтик. Значит, из-за этой руки и этой рукой он написал двести пятьдесят страниц, что заняло у него десять лет. Чтобы устраниться от участия в войне, надо было прострелить не обе ноги и не левую руку, а именно правую…

С того посещения господина У. прошел месяц, но у меня и сейчас на столике перед окном цветет алый цикламен. Когда его освещает солнце, он становится кроваво-красным.

Уж на что я ленив, но во всем, что касается этого цикламена, соблюдаю полученные мной инструкции и ухаживаю за ним с бережностью.

Примечания

1

Регулярные части китайской армии, руководимые Компартией Китая.

(обратно)

2

Тян – винтовка (кит.).

(обратно)