Литвек - электронная библиотека >> Виктор Евгеньевич Балахонов >> Публицистика >> От Лекока до Люпена

В. Е. Балахонов От Лекока до Люпена

Полицейский роман… Кто хотя бы раз в жизни не обращался к этому жанру литературы, нередко вслух выражая к нему высокомерное пренебрежение, но втайне зачитываясь подчас невероятными или даже нелепыми приключениями его героев! Люди вполне самостоятельные и не склонные во всем соглашаться с мнением тонких ценителей изящной словесности открыто признавались в том, что вместе с Шерлоком Холмсом, комиссаром Мегрэ или мисс Марпл пытались найти разгадку таинственных и страшных преступлений, примеривали на себя роли борцов за попранную справедливость, бесстрашных защитников оскорбленной добродетели. Среди этих достойных людей можно было бы назвать и выдающихся государственных деятелей, решавших судьбы целых народов, и знаменитых мужей науки, художников, музыкантов, поэтов и тех, кого мы иногда склонны величать «простым народом». Люди серьезные и легкомысленные, прошедшие суровую школу жизни или только вступающие в нее, они видели в гонимой и презираемой одними, превозносимой и почитаемой другими детективной прозе то способ уйти от серой и унылой повседневности, то источник знаний о скрытых сторонах жизни той или иной эпохи, повествование о людских страстях, пороках и добродетелях.

Кто только не ломал голову над романами о преступниках и о тех, кто призван — часто рискуя здоровьем и самой жизнью — охранять общество от покушений на установленный в нем порядок: психологи и социологи, медики и историки литературы, юристы и просто историки; будем признательны им — мы теперь многое знаем об этой законной ветви художественной литературы, признали за ней право на существование, знаем о том, как и при каких условиях она зарождалась, о ее предшественниках, о ее корифеях и эпигонах.

Таинственные приключения, мрачные преступления и просто загадки природы вроде славного Бермудского треугольника или летающих тарелок, за которыми нередко хотелось видеть чью-то злонамеренную или, напротив, благодетельную руку, всегда привлекали внимание человечества. О них думали, говорили, писали с незапамятных времен, и это, надо признать, весьма затрудняло решение вопроса о том, когда же, собственно говоря, на нашей планете появился детективный роман.

Вообще здесь, как и во многих других случаях, определение того, о чем мы рассуждаем, оказывается не столь уж простым делом. Практически мы не делаем различия между двумя не вполне тождественными понятиями: роман детективный и роман полицейский. Действительно, произведения о преступлении (или даже проступке, нарушающем общепринятые нормы поведения) и о поисках виновного — злодея или просто человека, нарушившего установленный порядок, — можно найти в литературах и давно ушедших в прошлое эпох, когда самих полицейских еще не было в помине.

Лишь с некоторой натяжкой можно было бы отнести к предшественникам подлинно детективной литературы так называемый готический или черный роман, весьма распространенный в Англии XVIII — начала XIX в.: «Замок Отранто» (1764) Г. Уолпола, «Удольфские тайны» (1794) А. Радклиф, «Монах» (1808) М. Г. Льюиса и знаменитый «Мельмот-скиталец» (1820) Г. Метьюрена. Вот уж где было вдоволь тайн и преступлений, в том числе и таких, для разгадки которых нужны были не столько проницательный ум и наблюдательность Шерлока Холмса или Лекока, героя романов Э. Габорио, сколько бесстрашие перед лицом таинственных инфернальных сил и жестокостью коварных злодеев.

В названных выше романах нет того, что позволило бы нам отнести их к жанру собственно детективных произведений. Мы упоминаем их авторов лишь потому, что они передали последующему поколению писателей некоторые устойчивые компоненты литературы о приключениях, столкновении могучих страстей и преступлениях, о беспримерных злодействах и о возвышающей душу готовности к самопожертвованию ради справедливости или великой любви. Это и ряд сюжетных схем и ходов, и готовые описания мест, особенно благоприятствующих совершению преступлений (старых замков, крепостных развалин с потайными ходами и жуткими подземельями), своеобразная живописность в изображении пейзажей и характеров и даже неповторимый пафос, обращенный к чувствам и уму потрясенного и растроганного читателя.

Не забудем и того, что один лишь, например, «Мельмот-скиталец» оказал огромное воздействие на современную ему европейскую, в том числе и русскую, литературу.[1] Его переводили на другие языки, ему подражали, следы его влияния мы обнаружим даже в некоторых произведениях, созданных через столетие после его появления на свет.[2]

При всех несомненных достоинствах произведений Г. Уолпола или А. Радклиф в них, однако, не было той главной фигуры — полицейского или хотя бы сыщика-любителя, «из любви к искусству» более или менее систематически и не без успеха занимающегося сыскным делом (того же Шерлока Холмса или Ш. Дюпена из рассказов Э. По), — которая становится как бы организующим стержнем всего произведения. Не было ее по той простой причине, что фигура сыщика-профессионала в реальной жизни, в общественной иерархии XVIII в. еще не занимала сколько-нибудь заметного места.

Существенно и другое. Внимание авторов готических романов практически не привлекала социальная проблематика: время социального исследования действительности, подлинно исторического подхода к ней еще не наступило. Необходимо было появление «Человеческой комедии» Бальзака для того, чтобы в литературе сместились многие акценты, место необыкновенных романтических персонажей заняли реальные, живые люди, место таинственных, исполненных мистики приключений — реальные, подчас не менее страшные драмы, происходящие с этими людьми в реальной же, а не рожденной слишком пылкой фантазией жизни.

Конечно, Бальзак многое унаследовал от готического романа, внимательным читателем которого он был. Это заметно не только в его «Прощенном Мельмоте», но и в «Истории тринадцати», в таких романах, как «Блеск и нищета куртизанок». Для нас, однако, более существенно то, что в его произведениях борьба Добра со Злом утратила свойственную большинству произведений готической литературы некую отвлеченность. Бальзак сделал важный для современной ему литературы шаг, обратившись к реальным фактам повседневной жизни, используя подлинные документы эпохи, воспоминания и дневники реально существовавших людей. Говоря об этом, чаще всего ссылаются на «Мемуары» Видока, от которых Бальзак отталкивался, создавая зловещий образ «Наполеона каторги», одновременно сыщика и преступника Вотрена.

Все же главным обстоятельством, которое способствовало появлению