- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (24) »
разболтанность. Стоит диван, никому не мешает, а они с ногами. Бесстыдницы. Таких диванов поискать. Такому дивану цены нет. Он же старинный. На нём дедушка спал, батя спал, а про меня уж и говорить не приходится. Я на нём так спал, что еле подымали. Каждый раз силой сволакивали. А они с ногами. Безмозглые эти Сухожилова с Новожиловой. У них вместо мозгов одни жилы. Я им покажу Азию. А заодно и Европу.
Ах, как хорошо полежать на своём старом диване! Ну прямо блаженство. На нём хоть сплошные бугры и вмятины, но у меня каждая косточка среди них своё место знает.
Тут Михеев подошёл.
— Ты что улёгся-то? — спрашивает Михеев.
— А что такого, — говорю, — у меня отдых. Обеденный перерыв. По-испански называется сиеста.
— Да ты что, какая сиеста! В самом деле, что ли, чокнулся? Не слушай ты эту Куркину, не обращай внимания! Хорошо, что ты приехал. Я сам к тебе собирался.
Я говорю:
— А ты мне хотел что-то сказать.
— Вот слушай, — говорит Михеев. — Мы с Суминым очередь за арбузом заняли. Будешь с нами арбуз есть? Только больше никого!
— И всё?
— И всё. А что?
— Да ничего.
— Ну, будешь?
— Подумаю, — говорю. — Пока ещё не решил. Аппетит совсем куда-то пропал. Полежу, потом отвечу.
— Странный ты, Саня, стал, — говорит Михеев. — Не слушай ты эту Куркину-придуркину. Мы тебя каждый день вспоминаем. И в школе все говорят: «Вот бы Саню, вот бы сейчас Саню…» Ты знаешь чего, ты помоги этому Сумину составить план. Он ведь какой звеньевой — неопытный. А ты опытный. Слушай, ты полежи немножко, а мы пойдём. Мы там, на улице, будем. Мы в очереди! Только больше никого — ты, я и Сумин! Ну, я побежал.
Беги, беги, Михеев. Я один хочу полежать. Такой хороший диван. Может, его скоро сожгут или увезут на свалку.
Он снова пошёл, а я побежал рядом с ним. — Туалет какой-то… Не знаю я никакого туалета… — Ай, как нехорошо напоследок делал, — повторял Файзула. — Зачем не дал свой новый адрес? Человека запутывал. ЖЭК запутывал. Файзула запутывал. Ай, совсем плохо!.. Ничего ты ему не докажешь. Я и отстал.
Файзула
Вот идёт наш дворник Файзула. Я очень обрадовался, когда его увидел. Файзула лучший дворник микрорайона. Но он на этом не остановится, я знаю. Сначала он станет лучшим дворником на Петроградской стороне, а потом и в городе. Он принял на себя сильно повышенные обязательства и теперь думает, как бы их ещё повысить. Я читал, когда мы с мамой ходили выписываться со старого адреса, в стенгазете нашей жилищной конторы всё об этом написано. Я вскочил с дивана и крикнул: — Здравствуй, Файзула! Он, наверное, не услышал, так как был ещё на порядочном расстоянии. Тогда я снова крикнул: — Здравствуй, Файзула! Но он прошёл мимо и, казалось, совсем меня не заметил. Как же так, ведь он меня любил и всегда называл хорошим помощником во всех начинаниях. Я пошёл рядом с ним. Я сказал: — Файзула, здравствуй, ведь это я, Саня Скачков, твой помощник во всех начинаниях. Вот я приехал. Он сказал, не оборачиваясь: — Я вижу, что ты приехал, но лучше бы ты не приезжал. — Почему, Файзула? — Я тебя вычеркнул. — Из списка помощников? Ну, так это ж ерунда, Файзула! Подумаешь — из списков! Я всё равно буду приезжать и оказывать тебе помощь во всех начинаниях. — Не из списков, — сказал Файзула. — Я тебя из сердца вычеркнул. Мне стало обидно, что он так сказал. — Это почему же? — спросил я. — Я такого не слышал. Раз человек переехал, его, конечно, можно из списков вычеркнуть. Но зачем же из сердца? Я ведь вот вас никого не вычёркивал? Файзула остановился и впервые за всё время посмотрел на меня. — Потому что мы чужая лодка не угоняли и весло не пускали по течению. — Постой, а разве я чужую лодку гнал? — Гнал. — Где? — А вот там, на Невке. — И весло пускал по течению? — Пускал. Прямо Балтийское море. Разве это хорошо? Я дико захохотал. Я иногда хохочу очень дико. Это на многих действует. Особенно на учителя математики Закавыку. Он даже портфель один раз уронил, когда я дико захохотал. Файзула тоже чуть метёлку не выронил. Я говорю: — Файзула, это сущие выдумки! Файзула рассердился: — Зачем говоришь — сучие? Не надо говорить — сучие! Мне ЖЭК говорил! Мария Михайловна говорил. На тебя хозяин писал! — Какой ещё, — спрашиваю, — хозяин? — Лодка хозяин! Какой хозяин. Сам знаешь, какой хозяин, — директор лодочной станции! — Не знаю я никакого хозяина. И лодки не брал. И вёсла по течению не пускал, всё это су… всё это выдумки, Файзула! — Пойди ЖЭК доказывай! Мария Михайловна доказывай. Файзула тебе не уважает. Зачем чужая лодка понадобилась? Что, не мог к Файзуле прийти и сказать: «Файзула, покатай меня на лодке». Я на лодочной станции летом лодку брал? — Брал. — Вас катал? — Катал. А он тогда здорово нас покатал! И по мороженому всем купил. Это у Файзулы был день рождения. — Ай, как нехорошо делал: человек ушёл туалет искать, а ты лодку брал. Себе пятно поставил. Мне показатель портил. Зачем портил мне показатель? — Да не портил я, Файзула!Он снова пошёл, а я побежал рядом с ним. — Туалет какой-то… Не знаю я никакого туалета… — Ай, как нехорошо напоследок делал, — повторял Файзула. — Зачем не дал свой новый адрес? Человека запутывал. ЖЭК запутывал. Файзула запутывал. Ай, совсем плохо!.. Ничего ты ему не докажешь. Я и отстал.
Чёрные дырочки
Я вошёл в свою парадную и увидел почтовый ящик. Письма не было, это я понял с порога. Когда есть письмо, дырочки светлые, а когда нет — тёмные. Дырочки были не только что тёмные, а прямо чёрные. Я даже подумал: может, чёрное письмо от него пришло? И пошарил в ящике рукой. Но письма не было, а одни только дырочки. Ерунда, конечно, чёрных конвертов не бывает. Когда мы переезжали неделю назад, батя был ещё в командировке. Он как летом уехал, так ещё и не возвращался. Я ему писал, но их ведь перебрасывают с места на место, так что он, может, ещё ничего и не знает и пишет по старому адресу, пишет… А вот чего-то не пишет. Мне новый дом, может, потому и не нравится, что бати в нём нет. Я вернулся на задний двор и лёг на свой диван. Я стал думать, что же мне теперь делать. Сначала я хотел пойти в ЖЭК и всё объяснить. Мария Михайловна поймёт, что вышло недоразумение. Но одному идти было всё-таки боязно. И я решил подождать Михеева с Суминым. Ведь если я дам честное пионерское слово, мне поверят. Файзула всегда говорит: «Скажи честное пионерское». Надо было мне ему сразу сказать, а не смеяться дико. Но я скажу после. А Михеев за меня поручается. За меня кто хочешь поручается, кроме Тентелева. Тентелев мой враг. Я лежал, смотрел в небо, и мне было обидно. Я не знаю даже, отчего мне было больше обидно, — оттого, что меня отовсюду вычеркнули, или потому, что Файзула не уважает. И я понял: оттого, что нет письма. Я подумал:- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (24) »