прибаутки не скажет. Рядом с ним, чертом лысым, не поскучаешь.

— Доброго утречка, — присоединяется к приветствиям старик Пугачин. — Смотрю на вас, молодой человек, и вижу: сегодня удача нам улыбнется.

Борис Павлович пожимает твердую уверенную ладонь Пугачина, которая так не соответствует внешнему виду старика: хрупкого, словно наспех смастеренного из тряпок и тонких деревянных жердей.

— Вы так считаете? Почему?

— Настроение, вижу, у вас отличное.

— Да, улыбка у тебя Бор-Палыч, что надо! Клад нашел?

Гуртовник рассеянно кивнул. Клад не клад, но настроение и впрямь отличное. Потому что сердце, похоже, отпустило. Еще утром, когда проснулся и лежал, тупо глядя в потолок, казалось, — все в последний раз. И каждый вдох — вот этот… нет, вот этот — точно — последний. О-ох!.. кажется, отвоевал еще одну минуту жизни.

С сердцем у Бориса Павловича издавна были нелады, и чем старше он становился, тем чаще этот часовой биомеханизм, встроенный в грудную клетку, напоминал: ты не вечен, скоро конец, не моем циферблате все обнулится, распрямится новогодним серпантином заветная пружинка, и — прости-прощай! Помнишь об этом, Монетник?

А как же, забудешь тут!

Конечно, он ходил по врачам (когда было свободное время, а случалось такое крайне редко). Врачи выписывали лекарства, назначали процедуры — и смотрели сквозь него безразличными взглядами. Он не обижался, понимал — и их, и что означают такие взгляды. Лекарства принимал, но не регулярно, поскольку каких-либо существенных результатов не замечал; ну, кроме истощения семейного бюджета. Предпочитал потратить «лишние» деньги на очередной экспонат своей коллекции и носить в груди адскую машинку, которая — стоит только сделать слишком резкое движение, переволноваться — изнутри вонзается в тебя остро отточенными когтями. Ну и что же, нам не привыкать!

А заглядывать на ту сторону жизнесмерти даже казалось забавным — после того, разумеется, когда очередной приступ откатывался приторно-горькой волной. И казалось тогда, что этот раз — последний, что больше такого не повторится; и жизнь представлялась великолепной. Вот как сегодня.

«Удача нам улыбнется»? — а куда ж она, родимая денется?!

Борис Павлович открыл дипломат и начал раскладываться. Уложил на асфальт прямоугольник прозрачной пленки, на него — несколько альбомов с монетами (с теми, которые на продажу, и теми, которые только на обмен), рядом поставил банку из-под чая, куда бессистемно ссыпаны разные мелкокалиберные монеты — их обычно покупают начинающие коллекционеры. Добавим на импровизированный прилавок стопку из книг и журналов по нумизматике — и дипломат можно закрывать. Ох, опять забыл! — газетку-то нужно вытащить, чтобы подстелить на бревно.

На бревне уже пристроился Китайкин.

— Пью еще не приходил? — спрашивает Борис Павлович.

— Еще не дохромал, — радостно откликается Китайкин. — Но должон быть.

Борис Павлович посмотрел на часы: было начало одиннадцатого, Слепой Пью обычно являлся к двенадцати. Он был перекупщиком — и, похоже, высокопрофессиональным жуликом. Ни Борис Павлович, ни его приятели не знали, как зовут Пью на самом деле. А кличку дали ему за круглые черные очки, которые обычно носят слепые. Впрочем, больше ничем на пирата из книги перекупщик не походил. Он был отнюдь не нищий, наоборот, те экземпляры, которые Пью время от времени из-под полы предлагал своим клиентам — и продавал — приносили ему неплохой доход. Все прекрасно понимали, что свой товар он достает незаконными путями — скупает за бесценок у археологов, людей, случайно нашедших клады, получивших старые монеты в наследство и пр. Понимать-то они понимали, но страсть к коллекционированию пересиливала.

Вот и сегодня Слепой Пью должен был явиться, чтобы в очередной раз обменять дензнаки древние на вполне современные бумажки. Цену он заломил, конечно, дикую, но монета того стоила. Это был давно вымечтанный так называемый русский полугрош Владислава Опольского XIV века. Борис Павлович знал, что этих монет не так уж много, а интересны они тем, что Владислав Опольский, хоть и чеканил собственную валюту, сам был всего лишь ставленником в Галицких землях польского короля Казимира III — потому и писал в легенде монеты «Князь Владислав — монета Руси», а не «монета князя Владислава».

Борис Павлович, конечно, хотел бы заполучить один из полугрошей Опольского, но очень долгое время не смел и мечтать об этом. И вот во время одной из выматывающих бесед со Слепым Пью («Что вы можете достать?» — «А что вам нужно?» — «Ну-у… а что у вас есть?» — «Я могу достать все или почти все, что вам потребуется; разумеется, за соответствующую цену» — «Хм-м…») — так вот, однажды, просто чтобы сбить спесь с этого пирата, Гуртовник упомянул о полугроше Опольского. И Пью, к огромному изумлению Бориса Павловича, пообещал: «Достану. Есть вариантишка один».

Случилось это достаточно давно — и с тех пор Пью время от времени обещающе кивал: «Будет вам полугрош!» В конце концов Борис Павлович перестал обращать внимание на посулы перекупщика — толку-то! И вот на прошлой неделе Слепой Пью, хитро улыбаясь, заявил, что раздобыл монету! И, с удовольствием наблюдая за реакцией Бориса Павловича, дождался соответствующего вопроса — и назвал цену! «Ого! — присвистнул присутствовавший при разговоре Китайкин. — Серьезно!» Перекупщик пожал плечами: «А вы как думали? Я ж вам не советских 5 копеек 52-го года предлагаю. За такой товар и цена соответствующая».

«Ладно, — махнул рукой Борис Павлович. — Думаю, мы договоримся. Приносите в следующую субботу».

Он, конечно, имел в запасе кое-какие сбережения, как раз на такой случай. Их не хватит, но можно же продать кое-что из тех экземпляров, которые только на обмен.

Увы, денег все равно не хватало. Пришлось доложить те, что были предназначены для покупки очередных таблеток от сердца. Все равно приступ сегодня уже был, а раз Борис Павлович пережил его, то и остальные переживет; сильнее сегодняшнего вряд ли что-нибудь случится, он чувствует.

Словом, к приходу «пирата» Борис Павлович был подготовлен как следует.

Пью явился незамеченным — это, кстати, он тоже очень здорово умел. Вот минуту назад еще его и близко не было, а теперь стоит рядом, глазами впился тебе в спину, оценивает. Он всегда и всех оценивает, спрятавшись за своими круглыми затемненными очечками.

— Приветствую, уважаемые, — а голос у Пью вкрадчивый, серый, но самоуверенный.

— Привет! — легкомысленно махнул рукой Китайкин.

Пугачин молча кивнул, он занят с клиентами.

— Здравствуйте, — Борис Павлович старался не выказывать своего волнения. — Что новенького?