не забываю, справляюсь исправно у всех кто прибывает в наши края о нашем незабвенном Дормидонте.

Дормидонт оживился, никак не ожидал услышать весточку от своего закадычного друга Василия, пропавшего некоторое время назад и не появлявшегося на горизонте у Дормидонта.

— Как же, как же, дорогой ты мой Василий, я мог забыть о тебе. Только ты вот запропастился куда-то.

— «Куда, куда вы удалились», — помнишь Дормидонт наш сосед со второго этажа все время пел, говорил, что это ария Ленского, как выпьет чуть больше нормы так и поет. Так вот я удалился нет так, чтобы очень далеко, но навечно.

— Как это «навечно», Василий. Мы же с тобой обсуждали вопрос и порешили, что вечного ничего нет. Вот и сегодня мы с моим друганом, ты его знаешь, Игорек, мы с ним также договорились, что вечного ничего нет.

— Есть, Дормидонт, поверь мне друг, — голос звучал необыкновенно мягко и сердечно. Дормидонт хорошо знавший Василия подивился такой перемене в друге.

— Ты все поймешь, дорогой мой, и не сомневайся, заключай договор, послушай старого друга. — опять послышался треск и связь прервалась.

Дормидонт потер лоб, встал прошелся по пустой квартире:

— Откуда он узнал про договор и звонок какой-то странный. Не придумав ничего вразумительного в качестве объяснения, Дормидонт оставил все свои раздумья на утро, на свежую голову.

Утром его разбудил бодрый голос диктора радио, который, очевидно, всю прошедшую неделю не брал ни капли спиртного в рот, настолько голос его был полон оптимизма и бьющей через край трезвости. Дормидонт все еще надеялся заснуть, зажмурив глаза и закрыв уши одеялом. Но голос проникал повсюду.

— Благотворительное общество «Светоч надежды» не оставляет свою благотворительную деятельность, в отличие от многих других, так называемых, благотворительных обществ, которые сошли с благотворительной арены, не успев предложить что-нибудь дельное. Зачем далеко ходить, всем намозолившая глаза и уши фирма «Сезам откройся» благополучно обанкротилась, не успев выполнить и сотой доли своих обязательств, тогда как мы, работающие на рынке благотворительности не первый век, да, да, господа, мы работали еще в ХХ веке, а как вам всем известно сейчас на дворе ХХI век. Я не зря вспомнил про ХХI век. Мы хотим сделать сенсационное предложение нашим многоуважаемым пенсионерам, живущим в центральных районах нашего прекрасного города. Чтобы раз и навсегда прекратить разговоры о том, что мы заинтересованы в скорой кончине пенсионеров, с которыми заключаем договора о наследовании их квартир, мы хотим предложить добровольцам начать прием, спонсированного нами и полученного наконец в институте геронтологии «эликсира вечной жизни». Запись добровольцев ведется по многоканальному телефону: 111 111.

Дормидонт соскочил с дивана. Проковылял в прихожую к телефону. Набрал названный номер. В трубке раздался тоненький голосок его подруги детства Василисы Евграфьевны. У Дормидонта от неожиданности перехватило горло.

— Куда же это я звоню, с утра, вроде трезвый совсем? — сказал Дормидонт скорее себе, чем своей собеседнице.

— Туда куда надо, туда и звонишь, записаться в добровольцы.

— А ты что же, теперь, у них за главную? — ухмыльнулся Дормидонт.

— Почти угадал, не без достоинства ответила Василиса.

— Ты небось уже и эликсирчику приняла, вишь как бодро отвечаешь с утра, Дормидонт не смог скрыть одолевавшего его раздражения.

— А чего не принять, раз даром дают? Василиса совершенно не отреагировала на его подначивания.

Дормидонт задумался. В трубке послышалась какая-то очень знакомая небесная мелодия, но он никак не мог вспомнить где он ее слышал. Он слушал и не мог ни продолжить разговор, ни положить трубку на рычаг. Наконец в трубке раздались отбойные гудки. Дормидонт вздохнул и снова улегся, устремив мечтательный взор на закопченный потолок. Мысли порхали с одного предмета на другой. Он опять попытался вспомнить, где он слышал заворожившую его мелодию, плавно перешел к эликсиру вечной жизни, от него к Василисе и незабвенному другу Василию. На эпитете «незабвенный» Дормидонт икнул. Тут он прозрел:

— Да как же это я забыл, ведь мне один из корешей говорил, что Василий того, не очнулся после гулянки.

Дормидонт сел и проснулся окончательно.

— Неужели и Василиса, болезная, преставилась. Не может того быть.

Дормидонт был решительно настроен выяснить все подробности свалившихся на него событий. Он преодолел природную лень, которой с некоторых пор он стал очень гордиться. Лень, по мнению Дормидонта была верным признаком его благородных корней. А если принять во внимание тот факт, что сегодня в свободной демократической стране, бывшей совсем недавно страной рабочих и колхозниц, почти все граждане сознательного возраста приобрели или находились в лихорадочном поиске своих благородных предков голубых кровей, то Дормидонту было чрезвычайно сподручно объяснять теперь свою всегдашнюю, врожденную лень наличием предков, восходящих по прямой линии к Обломову, благородному дворянину. Так вот, преодолев зов предков, он поднялся с продавленного дивана, оделся и вышел. Адрес благотворителей он знал наизусть. От каждодневного прослушивания призыва президента благотворителей прийти под крыло их общества и таким образом обрести счастье и покой уже при жизни, адрес конторы небожителей бескорыстно пекущихся о благе совершенно незнакомых им людей, отпечатался в мозгу. Взамен этот добрый человек, президент небожителей, не просил бессмертную душу как Мефистофель у Фауста, а лишь право наследования жилплощади. А если учесть совершенно немыслимую информацию, полученную от подруги детства об эликсире молодости, предлагаемым все теми же благотворителями, то получалось черт знает что. Тут крылась какая-то загадка, которая была не под силу даже мощному интеллекту Дормидонта.

Подойдя к конторе он помедлил немного, но собравшись с духом решительно открыл громко скрипнувшую дверь. Обстановка никоем образом не выдавала сверхзадачи поставленные перед конторой. Два обшарпанных стола, заваленных пыльными бумагами и старенький компьютер. Вдоль стены выстроился ряд мягких стульев, ожидающих посетителей и откуда-то сверху раздавалась уже знакомая Дормидонту небесная мелодия. В комнате не было ни души. Дормидонт уселся на один из стульев, поерзал немного и застыл прислушиваясь к чудесной музыке. Он задремал и проснулся от легкого прикосновения чей-то нежной руки. Открыв глаза он радостно улыбнулся. Это была она, Василиса Евграфьевна, молодая задорная, совершенно непохожая на ту старушенцию, какой она была еще вчера.

— Василиса, милая,