растекся по сковороде, а второй высох и утратил первозданную яркую оранжевость, которая контрастом с белым окружием своим должна была бы радовать по утру глаз, задавать утреннее настроение на день. А эта нынешняя яичница не имела ни вида, ни вкуса. И зачем Анька накрывает ее крышкой, когда жарит? Чтобы соседка Вера Федоровна в сковородку не проплюнула, когда Анька отвернется?

Грызя подгорело-хрусткие края яишни, Антон вдруг вспомнил, как Игорек Сохальский некогда подсунул ему почитать книгу Ницше "По ту сторону добра и зла". И как по молодости восторженный в восприятии он, Антошка, радовался, будоражимый парадоксальной логикой вечно модного усатого немца.

– Слышь, Анюта, – нарушил молчание Антон, – я когда-то у Ницше читал про женщин и про их умение готовить…

Анька не удостоила мужа ответом. Шуршала, мелькала по комнате, всем своим видом изображая гораздо большую собственную важность и значимость, чем жующий ее стряпню муж Антон.

– Ницше пишет, что если даже предположить невозможное, то есть представить, что женщина есть мыслящее существо, то как тогда объяснить тот факт, что за тысячелетия нахождения у семейного очага женщины так и не сумели познать секретов пищеварения и продолжают кормить своих мужчин пищей, приносящей вред их желудкам?

– Ты все сказал? – строго спросила Анька.

– А че? – испуганно напрягся Антон, боясь, что перешел за грань дозволенного.

Анька вообще плохо понимала юмор. Особенно по утрам.

– А то, что доедай и вали на работу, – шикнула Анька розовой недотыкомкой проносясь по комнате.

"И почему на столе рядом с чайником обязательно должна лежать ее ночная рубашка? – думал Антон. – Разве в этом заключается сакральный смысл семейной жизни?

Игорек Сохальский уж точно съязвил бы по этому поводу, как всегда скривив губки в своей коронной ироничной улыбочке.

"…на пост министра финансов Российской Федерации, возможно, будет назначен еще один из так называемых "питерских", и им, вероятно, станет Игорь Сохальский, нынешний управляющий финансовой группы Пром-Инвест…" Вилка выпала из руки у Антона.

– Что? – он едва не подпрыгнул на стуле.

– На работу, говорю, проваливай, вот что! – тоже повысила голос Анюта.

– Да нет, что сейчас по радио про Сохальского сказали? – спросил Антон, возбужденно горя глазами.

– А я не слушаю твоего еврейского радио, – зло огрызнулась Анька, снова проносясь мимо и подхватив наконец со стола свою розовую "robe de nuit"…

– Сохальского министром! – повторил Антон не то с восторгом, не то с завистью. – Ни фига себе, Игореху министром финансов!

Антон встал из-за стола, бессмысленно прошелся по комнате, наткнулся на стул с брошенными на нем какими-то жениными тряпками…

– Игорешку министром… Это как в романе про Распутина, где Гришка царю записку писал: "Милай ты энтова чоловечка менистрам фунансоф назначь… Грегорей…" Игорешка – министр ФУНАНСОФ…

– Правильно, кого-то министром назначают, а ты все бухгалтером вшивым, – злобно шипела Анька, проносясь мимо.

– Не бухгалтером, а заместителем директора по финансам, – поправил жену Антон и вдруг осекся, переменившись в лице… – Постой, постой, постой… А ну-ка, сколько лет-то прошло?

И Антон принялся загибать пальцы, шепча себе под нос: "В восемьдесят восьмом мы, значит, поступили, в девяноста третьем мы окончили, а сейчас… Двенадцать лет, значит, прошло. Двенадцать лет?

***

Антон очень радовался, когда в новостях сообщали о гибели какого-нибудь автогонщика. Или о том, что в Москве или в Питере убили очередного банкира. Или посадили в тюрьму.

А еще ему очень нравились сообщения зарубежных журналистов о том, что какая-нибудь очередная русская барышня из выехавших "туда", влипла в пикантную историю с судебным разбирательством.

И всякий раз он удивлялся: и как это Семину все удается гоняться-гоняться и никак себе шею не сломать? И Игорьку Сохальскому тоже – ходить по минному полю двояко толкуемого налогового законодательства, и нигде не упасть – не сорваться.

Отчего они по жизни везунчики такие?

***

В тот трамвай, шедший по Среднему проспекту Васильевского острова, они сели возле парка на девятнадцатой линии. Из общаги выкатились в полтретьего ночи. И теперь было не совсем понятно, то ли это первый утренний трамвай, то ли последний ночной?

– А я хочу через десять лет стать министром финансов, – сказал Игорь.

– Через десять не станешь, – с сомнением возразила Ритка.

– Ну, тогда через двенадцать, – поправился Игорь и, сделав очередной глоток, передал бутылку Витьке Семину.

– И через двенадцать не станешь, – сказала Ритка.

– Почему? – спросил Игорь.

– Потому что злой, – ответила Ритка и отвернулась.

Они были в полупьяной эйфории.

Последняя сессия была почти сдана.

Впереди был последний, дипломный семестр.

А на дворе был любимый русский праздник – Старый Новый год…

– А меня ты не хочешь через десять лет? – спросила Ритка с какой-то отчаянной ноткой, которую не скрывал ее хмельной смешок.

Наигранный смешок.

Антон и Семин отвернулись.

Всю последнюю неделю Игорь и Ритка только и делали, что разбирались в своих отношениях.

– Ничего, милые бранятся, только тешатся, – хмыкал Семин.

Но напряженность, возникшая в отношениях их блестящей пары, не была похожа на милую брань двух без ума влюбленных друг в друга молодоженов. Да и молодоженами они не были – Ритка с Игорьком. Уже три года вместе. Да и вообще – не были они расписаны.

– Will You still need me, will You still feed me, when I m sixty fore? – пропел Семин, отвернувшись от их перманентно записных голубка и голубицы.

– А ты, Семин, чего хочешь через десять лет? – снимая напряженность и меняя тему спросила Ритка.

В трамвае она сняла с головы вязаную шапочку, и ее свежевыкрашенные, вернее, свеже-обесцвеченные пергидролью волосы щедро рассыпались по плечам и спине.

Игорю не нравилась такая вот новая Ритка.

– Дура, под чухонку обесцветилась, нам в Питере итальянок, испанок жгучих не хватает, а она туда же!

Семин сказал Антохе, что Ритка назло Игорьку обесцветилась. Ведь совсем недавно – перед самым Новым годом, она в парикмахерской на Невском в темную шатенку покрасилась. И вот через две недели – нате!

– А я через десять лет хочу либо свою музыкальную радиостанцию в Питере сделать, чтобы музыку нормальную, а не эти "ша-ла-ла-лу-ла" крутить, либо трассу "Формулы-1" в Питере открыть, чтобы Сенна с Манселом здесь гонялись, – сказал Семин, передавая бутылку дальше – Антону.

– А не хочешь стать первым спонсором наших русских кольцевых гонок на автобусах "Икарус" – на этих скотовозах, на "гармошках" с пассажирами, – и чтобы пассажиры в дверях гроздьями