телу прежней силы, ловкости, красоты во все эпохи соблазняла человеческий ум. Что потребовал от Мефистофеля и первую очередь Фауст, как не омоложения?

Оптимистичнее смотрел на вещи Цицерон. Кто сказал, что старость не радость? Вздор! Весна хороша цветами, а осень плодами. Дли мудрого человека, утверждал древнеримский оратор, старость — драгоценнейшая пора жизни. Страсти улеглись и не затуманивают более рассудок. Опираясь на трезвый ум и богатейший опыт, человек способен достичь небывалых высот в общественной мнительности. Быть может, действительно перед такой перспективой тускнеют неоднократно воспетые радости молодости? Почём знать, вдруг старость и лечить не надо? Может, это вовсе и не болезнь, л нормальное состояние? Стоит ли тогда бороться с всесильным деспотизмом времени? Если стоит, то как? И ради чего? Зачем человеку долголетне? Чтобы лишний десяток лет скучать от безделья на скамейке в парке? Или быть активным гражданином1 своей страны, испытывать непреходящую радость творческого труда?

Давайте разберёмся во всём по порядку.

Из глубины веков дошли до нас классические описания старческих немощей, духовных и телесных. Казалось бы, кто обрисует их лучше специалиста? Ан нет, наиболее яркие и точные психологические и даже физиологические портреты старости принадлежат не примам, а писателям. В пьесах античных драматургов, в комедиях Мольера и трагедиях Шекспира, в романах Достоевского зоркость вгляда художника соперничает с научной строгостью в изображении отдельных старческих черт. Вспомнить хотя бы короля Лира!

Любопытный штрих: многие из нас частенько представляют себе стариков с трясущейся головой, с дрожащими руками. Между тем французский невропатолог Ж. Шарко едва-едва нашёл типичный случай подобной старческой дрожи, чтобы продемонстрировать студентам на лекциях. Шекспир же, восхищается Шарко, оказался достаточно тонким для художника наблюдателем, чтобы не впасть и заблуждение, широко распространённое даже в среде врачей. Итог комплимент звучит особенно лестно в устах такого блестящего исследователя, каким был Шарко, автор знаменитых «Лекций о болезнях стариков».

Анатомические изменения внутренних органов опять-таки наилучшим образом описаны не медиками, а художниками. Не кто иной, как Леонардо да Винчи, впервые зарисовал затвердевшие обызвествленные артерии старика. Как видно, рукой Леонардо и других великих мастеров эпохи Возрождения, часами проводивших в «анатомичках» над вскрытыми трупами стариков, двигала скорее неуёмная жажда познания, нежели эстетическая потребность.

Что же касается медиков, то они тоже, подобно художникам и писателям, во многом — увы, чересчур во многом — полагались на свою интуицию. Да и проблемой старости занимались, как правило, попутно, мимоходом. В науке господствовал качественно-описательный подход, чреватый не только субъективными передержками и недодержками, но даже грубыми просчётами.

Более шестнадцати столетий медицина опиралась на ошибочное заключение Галена, будто старческий пульс «неровен, редок и слаб». Сейчас мы знаем: уменьшение эластичности кровеносных сосудов с годами действительно приводит к некоторым отклонениям от нормы: скорость распространения пульсовой волны заметно повышается. Этот устойчивый признак предложено даже использовать в качестве шкалы возрастных изменений. Однако совершенно неверно, что пульс у пожилых людей «мягкий» и пониженной частоты. Лишь в 1839 году Канштатт опроверг Галена.

Заметьте: речь идёт о пульсе — одной из самых важных (наряду с температурой тела) характеристик, по которым столетиями судили и до сих пор судят о состоянии здоровья! И верите ли, эту ошибку ничего не стоило обнаружить гораздо раньше, причём простейшими средствами…

Такой стиль работы, понятно, не мог устроить подлинную науку.

Теперь существует целая область знаний, посвящённая проблемам старения, — геронтология. В её названии слились воедино два греческих слова: «герон» («старец») и «логос» («учение»). Трудно сказать, когда родился этот термин, ещё труднее проследить истоки самой геронтологии. Генеалогическое древо этой старушки насчитывает многие тысячелетия. Однако несомненно, что как наука, в современном смысле слова, она сформировалась только в последнее столетие.

В начале нашего века в «святцах» науки о старости появилось ещё одно не менее звучное имя — гериатрия (от греческого «иатрео» — «лечить»). Им «окрестили» ветвь медицины, занимающуюся изучением, профилактикой и врачеванием болезней старческого возраста. И хотя официальные «крестины» произошли недавно (в 19Q9 году), «крестница» тоже отнюдь не молода — пожалуй, она даже постарше своей престарелой сестрицы — геронтологии. Ибо обострённый интерес к старости проистекал не только из голой любознательности, но также из практических потребностей: наверняка вожди первобытных племён, почувствовав на закате дней своих вкус к жизни, требовали от знахарей исцеления от недугов и продления жизни. Ну, а прежде чем лечить, надо было, разумеется, знать, что именно лечить.

В последние десятилетия в лабораторию геронтолога пожаловали добрые помощники: электронные аппараты и радиоактивные изотопы, химический анализ и математический расчёт. Измерения «на глазок», «на ощупь», «на слух» уступили место бесстрастным свидетельствам приборов. Геронтология перестала быть, подобно анатомии, чисто феноменологической, описательной наукой, вскрывавшей лишь внешнюю сторону, а не внутреннюю сущность явлений. Она стала проникать в интимнейшие физиологические, генетические, биохимические механизмы старения. Какой же приговор вынесла геронтология старости? Быть может, прав был Цицерон в своей знаменитой апологии, воскуряя фимиам преимуществам осенней поры в жизни человека?

О возрасте человека легче всего судить по внешнему виду. Глубокие борозды морщин, накипь седины, согбенная фигура — сколько раз мы видели это вокруг себя, в жизни и на картинах, а когда-нибудь увидим и в зеркале… Меньше всего время щадит нашу кожу. Говорят, этому способствуют солнце и ветер. На участках тела, прикрытых одеждой, признаки старения появляются, как правило, в более позднем возрасте. Вот что сказано в одном из докладов на вашингтонской конференции по геронтологии, состоявшейся в 1961 году: «Старческая кожа морщиниста, суха, имеет землистый, желтоватый оттенок. Во многих областях тела понижается эластичность кожи, появляются пигментация и бородавки. Её поверхностный слой становится тоньше; зато стенки сосудов утолщаются. Уменьшается число сосудистых клубочков, играющих важную роль в регулировании теплообмена,