регентше Софье. А вот далее пытливый ум и природная интуиция Петра I не дали ему смириться с явными пробелами и неясностями в истории России, да и в общеевропейской истории. Поэтому-то Петр и приказал в 1722 г. перевести с итальянского на русский язык книгу Рагужского Архимандрита Мавро Орбини «Славяне и их Империя», написанную в 1606 г., которая никак не согласовалась с «официальной» историей не только Романовых, но и Европы в целом. А в книге этой, между прочим, впрямую говорится о великой Славяно-Ордынской европейской Империи Ивана III.
Петр I на своем опыте убедился, что Европа признает только силу. Он сам и далеко не случайно выбрал имя Екатерина для своей Императрицы (Марты Скавронской), происходившей из таможенного (= мытарского) сословия. До Петра имя «Екатерина» практически не встречается среди русских династических или боярских имен.
Мотивы Петра, в свете сказанного, вполне понятны, и адресованы династической Европе и, прежде всего, Людовику XIV:
«Я (правнук Филарета, узурпатора власти Старой династии в России) женюсь не на принцессе, а на „таможеннице“ Екатерине точно так же, как король Генрих II Валуа женился на Екатерине Медичи (т. е. из рода Мытарей). А власть Старой династии во Франции так же узурпировал твой дед Генрих Наваррский (Бурбон) после смерти и Екатерины Медичи, и ее последнего сына Генриха III Валуа в 1589 г.»«Старая династия» родственно связывала Рюриковичей в России и Валуа во Франции — не случайно, что потомки Валуа всегда находили убежище в России, и есть в ней и сейчас. А что же Людовик XIV, этот «Король-Солнце», который, по легенде, любил говорить «Государство — это Я!»? При Петре I он молчал. По смерти Петра I и начинается сочинение «романовской» истории России. По иронии судьбы, именно после смерти этого последнего настоящего Романова, их династия целых пять раз передавалась исключительно по женской линии, т. е. от самих Романовых в ней не осталось практически ничего. Что же касается живописного начала реальной истории династии Романовых, то в нем, несмотря на всю позднейшую штукатурку, все явственней проступает таинственный образ ее зачинателя — великого политика Филарета.