отшвырнуть зверька. Но медвежонок юрко спрятался за Али-Булатом.
— Не трогай! Он сирота!
— Ха-ха! Зверь — сирота! Ха-ха-ха! Гони прочь!
— Его некуда гнать…
— Тогда я его застрелю. Заодно ружье прочищу. Заржавело оно на стене. Разреши мне такое удовольствие.
— Нет, нет! — зажестикулировал, запротестовал путник.
— Хе! Может, попросишь, чтоб я этому зверьку постель постелил?
— Нет, не попрошу. Прощай.
Али-Булат и медвежонок ушли в темноту. А им вслед слышалось:
— Хе! Смешные люди попадаются. «Пусти переночевать». Хе! Мне самому спать негде. Сам же видишь: жена выставила. Даже хинкал доесть не дала. И зачем только я на ней женился? Пьяного женили, да, да, пьяного. Эй, ты, слушай: все равно человека со зверем никто не пустит. Зверь — сирота, ха-ха-ха.
Али-Булат и ковылявший за ним медвежонок ушли уже далеко, а хриплый голос все еще сверлил ночную темень.
— Не пустил, — шептал Али-Булат. — Наверное, впервые в этом ауле отказали в приюте. Ну ладно, дружок. Но пропадем.
…Мне пришлось недавно побывать на одном из самых многолюдных базаров в Сирагинских горах. Люди не столько покупали и продавали, сколько толпились в самом центре торжища, образовав тесный круг. Там человек и медведь в воскресные дни давали представление. Потешное зрелище не оставляло никого равнодушным. И седые старики в своих неизменных шубах и лохматых папахах, и задиристые босоногие ребятишки, и горянки, оставившие свои рукоделия, были самозабвенно увлечены проделками косолапого «артиста» и его хозяина. Хозяин виртуозно играл на четырехструнном чугуре, а медведь плясал. Но не от пляски люди заливались хохотом. Медведь оказался заправским комиком.
— Ну-ка, Дружок, покажи, каким бывает колхозный председатель, когда сердится, — просил хозяин.
Медведь тут же срывал с кого-то папаху, нахлобучивал ее на себя до самых глаз и зло, исподлобья вглядывался в собравшихся, уморительно гримасничал, ворча и пыхтя. Люди хватались за животы, глохли от смеха.
— А ну-ка, Дружок, как ходит мельник, хватив лишнего?
Медведь начинал куролесить — ковылял, припадал на ногу, падал, валялся. А публика ревела от восторга.
— А как ходит зазнайка бухгалтер?
Медведь выхватывал у кого-либо папку или портфель, закладывал под мышку, задирал голову и, важно прихрамывая и ни на кого не глядя, вышагивал по кругу.
Люди смеялись до слез, до хрипоты, смеялся и хозяин.
Медведь любил бороться. В схватках с хозяином он соблюдал все правила ковра. Он проделывал такие ловкие подножки и подсечки, что волей-неволей хозяин ложился на обе лопатки. Больше всех, конечно, изумлялись и звонче всех смеялись дети. Люди не знали и не могли знать, как при каждом звонком мальчишеском возгласе вздрагивало сердце хозяина.
— А не Абдул-Азиз ли это?
Нет…
1973