королевском балете, – продолжала она, проворно массируя ноющую ступню Кортни, – поэтому вам не нужно учить меня, как делать мою работа.

У Кортни вырвался вздох облегчения, когда судорога, наконец, прошла. Очерчивая кончиком ступни воображаемый круг, она с удовлетворением отметила, что боль ушла, и забралась в кресло.

Тильда, вылитая валькирия, имела в Балетной компании реноме лучшей костюмерши. Властная, сильная натура, она держала своих подопечных под каблуком. Сознавая, что и она не является исключением, Кортни послушно поправила шифоновую пачку и осторожно встала на ноги.

– Я не хотела вас обидеть, простите меня. Я просто выдохлась.

– Ну конечно, – отозвалась Тильда. – Вы работали день и ночь. Но вас ждет награда. Я слышала, один критик сказал о вас: «Весьма интересно». Они никогда не назовут вас второй Аделиной Планкет.

Кортни вздрогнула при одной мысли об этом. Мисс Планкет, бельгийская танцовщица, фактически была похоронена критикой, писавшей, что малый рост не позволяет ей быть заметной на сцене. Мсье Бонифаций, балетмейстер, заверил критиков, что научил Кортни компенсировать свой малый рост «безудержной энергией и отточенной техникой». Утром она узнает, что думают о ней критики.

– Што? Вы плачете из-за спазмы? Ба! – Вешая халат Кортни на ширму, Тильда жестом показала, что отпускает ее. – Вы никогда не будете иметь сердце прима-балерины.

Кортни сняла золотую сетку со своего шиньона.

– Я делаю все, на что способна, – запротестовала она, распуская свои длинные, до пояса, волосы. – Кто ожидал, что мадемуазель Грета сломает лодыжку?

– Я ожидала этого. Мадемуазель Грета давно должна была оступиться. Стара, голова занята этим русским князем, сосредоточенность, собранность упорхнули как бабочки на ветру.

Она щелкнула толстыми пальцами и шутливо погрозила Кортни:

– Вы были в запасе, а теперь должны прилежно работать. Только так вы покажете все, на что способны.

Кортни повернулась спиной, и Тильда расстегнула крючки ее корсета.

– Радуйтесь своему таланту, мадемуазель. Я всегда снала, што наступит день, когда вы саймете место Греты.

– Да, но какой ценой? Мой отец, можно считать, лишил меня наследства. У меня нет ни близких друзей, ни мужа, ни даже любовника.

– Для того, чтобы стать великой танцовщицей, требуется полная отдача. Вы танцуете самозабвенно, кроме того…

Слушая разглагольствования Тильды, Кортни вдруг осознала, что эта валькирия – из тех женщин, которые, болтая без умолку, так ничего толком и не говорят.

– Что? – переспросила Кортни.

– Только страстная женщина может танцевать с такой отрешенностью. Я спрашивала себя, как долго танец будет вашим единственным любовником.

«А, в самом деле, как долго?» – подумала Кортни. Успех мало значит, если нет рядом кого-то, с кем его можно разделить, кто будет восхищаться твоими достижениями, на кого можно положиться в трудную минуту. Она сделала свой выбор давно, еще тогда, когда отец демонстрировал ей вереницу подходящих женихов, словно призовых лошадей на скачках. Она выбрала балет, и выбрала его на всю жизнь.

Однажды в Венгрии, после представления старая цыганка нагадала ей, что она никогда не сможет унять свою страстную натуру, что это видно по зеленым огонькам, сверкающим в ее глазах. Вспоминая эти слова, она ощутила жар, почувствовала, как горят ее щеки. Но почему именно теперь она испытывает такую неудовлетворенность, теперь, когда она достигла вершины своих устремлений, когда она находится на пороге триумфа?

Легкий стук в дверь вернул Кортни к действительности. Дверь слегка приоткрылась, в щель просунулась рука в белой перчатке, держащая черную трость с серебряным набалдашником и бутылку вина.

– Ты здесь, гусенок?

– Марк! – Кортни бросилась к двери и распахнула ее. – Входи, входи. – И она втащила его за руку в комнату и стала целовать в щеки, пока бледное лицо Марка не залилось краской до корней рыжевато-золотистых волос.

– Т-ты…

– Успокойся, Марк. Ты же знаешь, что сильнее заикаешься, когда волнуешься.

– Ты была великолепна!

Поймав в его глазах выражение гордости за нее, она очень обрадовалась.

– П-представляешь. Твой лондонский дебют. Зал битком набит сливками лондонского общества, не говоря уже об арабском принце. Кажется, их было даже два.

Марк протянул ей вино.

– Шампанское?

– Чтобы отпраздновать твой успех.

– Как мило с твоей стороны, – проговорила Кортни и, передав бутылку Тильде и обогнув Марка, подошла к двери и выглянула.

– А где они? – спросила она, повернувшись к Марку. Тот втянул ее в комнату, закрыл дверь и обнял за плечи. По его поведению она уже поняла, что он собирается сказать.

– Они… не приехали?

Он пожал плечами и опустил глаза. После недавнего радостного возбуждения она ощутила пустоту.

– Я не была уверена, что придет отец, но Сара…

– Ш-ш… – Марк приложил палец к ее губам. – Эт-то – это твоя ночь. Не позволяй нашему старику нарушить ее прелесть.

Внезапное чувство разочарования охватило Кортни. Ей так хотелось, чтобы отец увидел ее триумфальное возвращение в Лондон. Став, наконец, прима-балериной, она надеялась, хоть и без особых на то оснований, что он похвалит ее, будет гордиться ее успехами и, наконец, одобрит дело всей ее жизни.

Но то был лорд Гарретт Аскуит, пятый граф из рода Лоуденов. Он превращал все в какой-то театральный спектакль, где у каждого была своя роль. Ему досталась роль страдающего отца – преуспевающего политика, пэра королевства и дальнего родственника королевы. Ей – роль его своенравной дочери, которая, несмотря на отеческую любовь и заботу, нарушила традиции, убежала в Европу, наплевав тем самым на все его попытки сделать из нее достойную молодую женщину.

Кортни направилась к ширме для переодевания. Она с трудом удерживалась от слез. Но почему это так сильно ранит ее? Глупо было надеяться. Ведь отец твердо дал понять, что не изменит своего отношения к ее жизненному выбору. В ту ночь, четыре года назад, когда она уезжала из Оуклей Корта, отец прямо сказал, что никогда не придет на ее представление. Так почему она должна надеяться на что-то другое?

Марк прав. Она сделала свой выбор, и нечего об этом сожалеть.

– Это, пожалуй, самое правильное из всего сказанного тобой за все двадцать пять лет твоей жизни, – сказала она Марку. – Я не должна сидеть как на иголках в ожидании милости отца, тем более, когда я, наконец, добилась успеха.

Как бы в подтверждение своих, слов она взяла бутылку и посмотрела на этикетку.

– Хорошее вино; Тильда, дайте нам два бокала.

Тильда принесла бокалы, и Марк хлопнул пробкой.

– Тебе очень идет этот новый костюм.

– Новый? –