окно. А за окном было лето, девушки ходили насквозь прозрачные, спасаясь от солнца под цветастыми зонтиками. Чуприн вздохнул и потянулся к окну, чтобы задернуть занавеску, отгородиться от соблазнов. Но вдруг увидел свою Нюру под руку с каким-то немолодым гражданином, одетым не по-летнему — в черный костюм с галстуком.

Чуприн оделся, как по тревоге, за одну минуту. Выскочив на улицу, бодро прошел два квартала. Бежать в милицейской форме было никак нельзя, это привлекло бы к нему внимание всей улицы, а Чуприну хотелось незаметно пройти за Нюрой, выяснить, с кем это она и чего это, не стесняясь, ходит с другим под его окнами. Нюра ему нравилась, потому что была красива. Но красивые всем нравятся. Это было ее достоинство, и это же был ее недостаток. Чуприн был человеком трезвого склада ума и принимал ситуацию как должную. Но трезвый склад ума не освобождал от мук душевных, скорее даже усиливал их. Как сдерживание реки плотиной усиливает напор воды.

Парочка остановилась на тротуаре как раз в тот момент, когда Чуприн переходил площадь. Он заметался, оставшись в одиночестве на середине площади, и, не придумав ничего лучшего, встал в позу регулировщика. Но машин, как назло, ни одной не было. Покрутившись на месте, Чуприн решил, что все равно нехорошо, и напрямик пошел через площадь. Но пока он крутился, Нюрин ухажер куда-то исчез. И, что совсем уж было странно, Нюра вроде бы совсем не замечала Чуприна, плыла по тротуару своей легкой, как у балерины, походкой.

Эх, Нюра, Нюра, неужели новый знакомый так поразил тебя, что ты перестала замечать старых друзей?! Вопрос этот гвоздем воткнулся в душу младшего лейтенанта милиции. И Чуприн со свойственной ему решимостью собрался теперь же дознаться ответа. Он заспешил за Нюрой, чтобы догнать и посмотреть в ее чистые, всегда удивленные глаза. Но, как ни торопился, не мог догнать, Нюра словно бы и не спешила, а расстояние до нее все не уменьшалось. Зачем-то она свернула в улицу, ведущую к еще не застроенному пустырю, не оглядываясь, пересекла пустырь по извилистой тропе и оказалась на бог весть какой дальней окраине города. Тут было совсем безлюдно, и Чуприн решился наконец побежать бегом. Но Нюра вдруг сама остановилась и повернулась к нему, прижавшись спиной к забору. От неожиданности Чуприн опустил глаза, а когда поднял их, не увидел Нюры. Не было ее ни справа, ни слева. Оставалось предположить, что она каким-то образом в один миг перепрыгнула через забор. Чуприн ринулся к тому месту, где только что была Нюра, заученным, как на тренировках, движением вскинул ногу, подпрыгнул, схватился за верхние доски забора и… едва не упал: доски были нестерпимо горячими, словно их только что вынули из печки.

Не в силах понять случившееся, Чуприн долго ходил по улицам, мучая себя воспоминаниями. Потом догадался пойти в магазин. Нюра как ни в чем не бывало стояла за прилавком. Она знакомо улыбнулась Чуприну и удивленно вскинула брови, не увидев на его лице обычной ответной улыбки.

— Что случилось? — невинно прощебетала она.

— Тебе лучше знать, — загадочно ответил Чуприн. И гордый своей местью, пошел к выходу.

Служба в этот день шла как-то суматошно. Его без конца одолевали старушки, просившие перевести через улицу. А то какой-то пацаненок, решив, что его трехколесный велосипед тоже транспорт, выехал на проезжую часть. А то двое друзей-пенсионеров, сидя на скамеечке в парке, довспоминались до того, что их пришлось отправлять в отделение милиции. Только в десятом часу вечера он вспомнил об убегающих звездочках и заторопился к дому Ивана Ивановича, но тут увидел того самого гражданина, который водил Нюру по городу. Гражданин этот быстро шел по улице, бесцеремонно раздвигая прохожих, и Чуприну пришлось поторапливаться, чтобы не отстать.

"Зачем я за ним иду? — подумал младший лейтенант. — Любовные вопросы не решаются выяснением отношений между мужчинами". Но едва он это подумал и остановился, собираясь повернуть обратно, как тут же увидел, что из-под полы у гражданина что-то выпало.

— Гражданин! — крикнул он, обрадовавшись объявившемуся поводу для знакомства. — Вы обронили!..

Но гражданин вдруг куда-то исчез.

На земле лежал бумажник из тисненой кожи. А в нем тяжелая пачка сотенных в банковской упаковке.

— Гражданин! — теперь уже властно крикнул младший лейтенант.

С бумажником в руке он добежал до угла и никого в переулке не увидел. Только заблудшая дворняга, поджав хвост, опрометью бежала посередине дороги.

Бумажник — это было уже серьезно, это не любовные фигли-мигли, не прыгающая через забор Нюра, даже не марширующий мундир. Все можно было принять за галлюцинации. Доложи об этом начальнику, тот бы только покачал головой: "У вас это от переутомления на почве перегрузки мыслительных центров детективной ерундой". Но бумажник! Никогда еще Чуприн не держал в руках таких денег, да и был уверен, начальник тоже. Такие деньги могло носить с собой или очень ответственное лицо, или жулик. В растерянности Чуприн прислонился к фонарному столбу и… отскочил. Столб был горячий…

— Вы не увлекаетесь фантастикой? — спросил начальник, когда Чуприн в самых осторожных выражениях доложил ему об исчезновении черного гражданина. — Есть такой закон: ничто в природе не исчезает бесследно.

— А он и не бесследно, — обрадовался Чуприн. — Столб горячий оказался.

— Ну и что?

Это был всем вопросам вопрос, и начальник знал его магическую силу. Когда хотел остановить бурную фантазию своих подчиненных, спрашивал заинтересованно: "Ну и что?" И подчиненные сразу свергались с небес на землю, к фактам и точным доказательствам.

Чуприн растерянно пожал плечами и сразу вспомнил, что точно так же прошлой ночью пожимала плечами его тужурка. И почему-то расстроился. А потом рассердился на себя, решил, что завтра, если увидит Нюру или того черненького, или еще кого подозрительного, то уж не даст себя облапошить, а сразу в свисток и — "Давайте пройдемте!". Иначе придется признать, что все это галлюцинации, и проситься на медкомиссию.

С этой решимостью он шел домой по пустынной, как и вчера, улице, шел прислушиваясь, ожидая снова услышать шаги таинственного преследования. Но ничего не услышал, улица была обычной. И тужурка на этот раз не танцевала на стене, и никто не горланил под окнами, и сон был, как всегда, спокойный, по принципу "лег — встал". Лег вечером, встал утром бодрый и свежий, без какой-либо чертовщины и пугающих сновидений.

"Видно, и в самом деле почудилось вчера", — с горечью думал Чуприн, прикидывая, как получше сказать начальнику о своих видениях. С мыслью о медкомиссии он уже смирился, ему нестерпимо было думать, что