сторону желтый шар, бегущий стремительно и как-то странно, прыжками, словно его смертельно напугало происходившее в долине. Потом Ермаков разглядел, что это вовсе не огненный шар, а какой-то рыжий зверь, странно круглый, многоногий…

— Это же наш робот! — воскликнул Леня.

Теперь Ермаков и сам видел, что это робот, только какой-то нарядный, блестящий позолотой. Достигнув обрыва, он не остановился, не побежал в сторону, а быстро, словно муха, полез по отвесной скале, цепляясь за ее неровности острыми шипами ног. Потом вылез на площадку и свирепо блеснул всеми четырьмя глазищами.

— Это ты, создатель? — сказал он. И тут же как бы обмяк.

— А если бы не я? — спросил Ермаков.

— Я потерял к людям доверие.

— Терять можно то, что имеешь. Откуда ты знаешь людей?

— Мне говорили. — Робот махнул рукой-щупальцем в блеклое небо. — Когда я еще не умел двигаться, но уже все понимал, приходил шар, объяснял, что люди, которым я должен помогать, обречены, и лучше, если они поймут это раньше. Но программа внушала мне, что нужно всегда помогать людям. Теперь я знаю; и помощь бывает во вред.

— Значит, эти шары… живые?

— Да. Они изучали вас, но вы оказались недостойны контакта.

Ермаков зажмурился. То, о чем он смутно догадывался, оправдалось. Мы в своей самонадеянности не догадываемся, что сами, в каждом своем желании и деянии, можем оказаться объектом исследования. Даже эстеты с их обостренными чувствами ничего не заметили. Или они, так сказать, видят только самих себя?

— Недостойны? — с трудом выговорил Ермаков. — Все люди?

— Кроме тебя, создатель. Но ты в этом обществе ничего не решаешь.

— Здесь не все общество. Это лишь частица, к тому же не лучшая.

— Частица — отражение целого. Так они говорят. Болезнь, угнездившаяся в одной части тела, незримо присутствует и в других. Вы недостойны контакта…

— А ты? — вдруг рассердился Ермаков. — Ты, созданный нашими руками, вобравший в себя наши мысли и желания?..

— Я был нужен, чтобы сообщить решение. Они этого хотели.

— Значит, собираются вернуться?

— Возможно. Но это будет не скоро.

— Ну хоть так, — облегченно вздохнул Ермаков и посмотрел на Леню, вытянувшегося, напряженно ловившего каждое слово.

— Слышишь, Леонид? Ждать придется тебе.

— И мне, — откликнулся робот.

— И вам, — сказал Леня.

— Ну что ж, — медленно проговорил Ермаков. — Я… постараюсь.

Теперь ему было легко. Он знал, что ему делать. Не только сегодня и завтра, но и через год, и через десять лет. Ему предстояло сделать все, чтобы таких, как Леня, не коснулся паразитизм роботовладения, чтобы они не только много знали, но и многое умели, не только мечтали, но и делали. Делали своими руками. Через руки приходит к человеку уверенность в себе, нравственность, гордость и достоинство. Лишь через руки, умеющие делать все. Теперь он, Ермаков, будет самым яростным глашатаем радости и простого труда. Потому что теперь он, как никогда, знает: мало твердить о будущем в наших мечтах, в наших сердцах. Светлое будущее становится реальностью, когда про него можно сказать, что оно — в наших руках…