комнаты пели и играли те, кто помоложе. Торарину стало сразу ясно, что уж нынче вечером в этом доме никому не могло бы прийти в голову готовить оружие для какого-нибудь кровавого дела. Он притворил дверь и собирался было уйти, но следом за ним вышел хозяин. Он сказал, что коли уж Торарин заехал к нему, то должен остаться, и повел его в дом.

Крестьяне были уже навеселе, и, перекинувшись с ними словом, Торарин стал замечать, что настроение у него поднимается и из головы уходят прочь разные тяжелые мысли.

Но поздним гостем на пиру оказался не один Торарин. Спустя какое-то время в дверях появились мужчина и женщина. Одеты они были бедно и, стоя между дверью и печью, робко переминались с ноги на ногу. Хозяин сразу подошел к ним. Взяв каждого из них за руку, он завел их в комнату. Потом, обращаясь ко всем, сказал:

— Вот правду же говорят, что последними приходят те, у кого дорога самая короткая. Это мои ближайшие соседи. Кроме нас, нет здесь в Бранехёге больше арендаторов.

— Ну, правильнее будет сказать — кроме тебя. Меня ты не должен называть арендатором. Я всего-навсего бедный углежог, которому ты позволил обосноваться на своей земле.

Мужчина присел рядом с Торарином, и они разговорились. Он рассказал Торарину, почему так запоздал на пир. А все оттого, что к нему в его лачугу зашли трое незнакомых мужчин, и они с женой не решились оставить их в доме одних. Все трое оказались скорняками и пробыли у них весь день. Утром, как только пришли, они едва стояли на ногах от усталости. Они сказали, что заблудились и целую неделю бродили по лесу. Потом, поев и отоспавшись, они скоро набрались сил, а к вечеру спросили, где здесь в округе есть двор побогаче. Они собирались поискать там себе работу. Жена сказала им, что самый знатный двор здесь у господина Арне. Тогда они достали из своих котомок длинные ножи и принялись их точить. Занимались они этим делом довольно долго, а вид у них при этом был такой зловещий, что углежог и его жена побоялись оставить дом.

— Они и теперь у меня перед глазами с ножами своими звенящими, страшные, с длинными спутавшимися бородами, в одежде из мохнатых шкур, оборванных и грязных. Когда вошли они в дом к нам, я подумал, что то были три оборотня. Рад, что они ушли уже.

Торарин слушал его внимательно, а когда углежог закончил, рассказал ему о том, чему был свидетелем в доме у пастора.

— Стало быть, правда, что в Бранехёге нынче ножи точили, — сказал Торарин и засмеялся. Он много выпил, оттого что, когда пришел в этот дом, на душе у него лежала тяжесть. Вот и постарался утешиться, как мог. — Теперь-то уж хорошее настроение вернется ко мне, — сказал он, потому что звон ножей, что слышала пасторша, вовсе не был дурным знаком. Просто скорняки затачивали свои инструменты.

4

Уже далеко за полночь в Бранехёге несколько мужчин в доме встали и направились к двери, чтобы запрячь лошадь и ехать домой.

Едва они вышли во двор, как увидели, что на севере полыхает огонь и пламя поднимается к самому небу. Они тут же вернулись обратно в дом и закричали:

— Вставайте! Вставайте! Пожар в доме пастора в Сульберге!

На пиру в этот вечер собралось много людей, и те, кто был верхом, вскочили в седла и поскакали к пасторскому дому. Но и другие, что побежали на своих двоих, не слишком отставали от них. Людей во дворе Сульберги они не увидели; казалось, все спят, хотя огненные языки вздымались высоко в небо.

Однако горела не усадьба, а куча дров, соломы и хвороста, собранная у одной из стен старого пасторского дома. Огонь полыхал, видно, недолго. Добрые старые бревна, из которых был срублен дом, успели пока еще лишь почернеть, да на соломенной крыше подтаял снег. Но теперь огонь уже начинал цепляться и за солому на крыше.

Все сразу поняли, что это поджог. Но было неясно, точно ли господин Арне и его люди спят или же с ними случилось несчастье.

Но прежде чем войти в дом, люди сперва длинными кольями отодвинули полыхавший костер от стены и, забравшись на крышу, покидали с нее уже дымившуюся и готовую вот-вот вспыхнуть солому.

Сделав это, несколько человек направились к двери, чтобы разбудить господина Арне, но шедший первым остановился у самого порога и, посторонившись, уступил это право мужчине, что шел за ним следом.

Тот шагнул вперед, но когда ему осталось лишь надавить на дверную ручку, он отодвинулся, предоставляя сделать это другим.

Они никак не могли решиться отворить эту ужасную дверь, из-под которой широкими языками медленно вытекала кровь, а ручка была вся в кровавых пятнах.

Вдруг дверь перед ними открылась сама, и на пороге появился помощник господина Арне. На голове его зияла глубокая рана. Весь в крови, покачиваясь, он сделал несколько шагов в сторону людей. Какое-то мгновение он стоял, выпрямившись и вытянув руку вперед, чтобы все замолкли. Потом хриплым голосом он сказал:

— Этой ночью господина Арне и всех его людей убили трое мужчин, одетых в грязные шкуры. Они пробрались в дом через отверстие в крыше, словно дикие звери набросились на нас и убили всех.

Больше он не смог сказать ни слова. Он упал прямо под ноги стоявшим перед ним и умер.

Тогда люди вошли в дом и увидели, что все было точно так, как и сказал помощник пастора.

Большой дубовый сундук, где господин Арне хранил свои деньги, пропал. Из стойла была уведена лошадь, а из-под навеса взяты сани господина Арне. Следы от саней вели от ворот в поля, принадлежавшие пастору, и дальше в сторону моря; двадцать мужчин тут же поспешили в погоню, чтобы схватить убийц.

Женщины стали заниматься мертвыми. Они вынесли их из залитого кровью дома и уложили на чистый снег.

И тут они увидели, что среди мертвых были не все люди господина Арне. Недоставало бедной девушки, жившей в его доме. Женщинам было неведомо, удалось ли ей убежать или же убийцы прихватили ее с собой.

Но когда они как следует осмотрели весь дом, то нашли ее спрятавшейся в проеме за печью. Девушка просидела там все время и была невредима. Но она была настолько напугана, что совсем не могла говорить и отвечать на расспросы.

НА ПРИЧАЛЕ

Несчастную девушку, пережившую кровавую баню, Торарин увез с собой в Марстранд. Он очень ее жалел и потому решил предложить ей поселиться в его тесной лачуге вместе с ним и его матерью, чтобы делить с ними их скудное пропитание.

«Это все, что я могу теперь сделать для господина Арне, — рассуждал Торарин, — чтобы отплатить ему добром за то, что он часто покупал у меня рыбу и приглашал к своему столу. Пусть я беден и незнатен, но для девушки уж всяко лучше будет поехать со мной в город, нежели оставаться здесь среди крестьян. В Марстранде много богатых